Надер преподает еще и футбол. Большинство игроков – обычные девочки в головных платках, но в нескольких кабульских командах есть одна-две бача пош на разных стадиях пубертата, как свидетельствуют Фейсбук и фото в сотовом телефоне, которые она мне переправляет. Командные бача пош обычно носят на голове банданы или вообще ходят с непокрытой головой и дерзко смотрят в камеру, позируя в шеренге рядом с остальными.

Женщины и спорт – классический конфликт в культуре чести, как и вопрос о войне. Смысл атлетических соревнований изначально был в том, чтобы женщины любовались мужчинами-участниками со стороны, а потом дарили победителю его награду. Чем сегрегированнее и консервативнее общество, тем жестче ограничения на женский спорт.

Спустя более чем 100 лет после возрождения Олимпиад Саудовская Аравия впервые выставила двух своих спортсменок на игры 2012 года в Лондоне. Афганистан послал одну – бегунью. Пойдя на умеренные уступки, Бруней и Катар тоже впервые позволили нескольким женщинам участвовать. В этих странах женщины в спорте по-прежнему остаются больной культурной проблемой, и хулителям несть числа. Приводятся всё те же набившие оскомину исторические аргументы, часто со ссылками на религию или псевдонауку. Дескать, чрезмерные физические нагрузки могут быть опасны для женщин. Мужчины, которые смотрят на них, слишком возбуждаются, видя женское тело в движении. И (что важнее) мужчины-спортсмены тоже будут отвлекаться и вообще не смогут заниматься соревновательным спортом, если женщины будут на поле. И, наконец, какой смысл стремиться к победе или даже играть достойно, если женщины не будут ворковать, сидя на трибунах?

Истинные причины такого нежелания правительств позволить женщинам заниматься спортом, разумеется, именно таковы, какими их излагает Надер: женщина, которая ощущает свою физическую силу, может вдохновиться мыслью о том, что она способна и на многое другое. А когда все общество построено на гендерной сегрегации, такие идеи могут создавать проблемы для тех, кому не хотелось бы выпускать из рук богатство и власть.

Хангам, 18-летняя таджичка, бача пош, присоединяется к нам. Как и у Сахель, на голове у нее бандана. На ее бандане узор из «индийских огурцов», она тяжело дышит, поскольку только что ушла с ковра. Это не лучшая ее игра, говорит она Надер, признавая, что была рассеянна. Пытаясь припарковать свою машину снаружи, она задом въехала в чужую. Один из тормозных фонарей разбился, и она боится, что отец расстроится. Надер пытается ее успокоить. Отец ее простит. Несмотря на все сплетни насчет подзадержавшегося мужского обличья Хангам, которые приходится терпеть семье, ее отец до сих пор не поддался общественному давлению. Он советует соседям и всем прочим «заниматься собственными делами», когда они подвергают сомнению его способ управления семьей. В семье Хангам за долгие поколения было немало бача пош. Многие в конечном счете уехали за границу, как делают те, у кого есть деньги.

У ее младшей сестры – высокий «конский хвост». Она носит головной платок, только если выходит из дома. Девушка вклинивается в разговор об отце:

– Он предложил и мне стать бача пош, но я отказалась.

Когда пару дней назад я встречалась с отцом Хангам, он сказал, что брак для его дочери – вовсе не закрытая тема, если она сама того захочет и останется в Афганистане. Он описывал ее потенциального мужа как «человека образованного и либерального, просвещенного». Этот муж должен разрешить Хангам носить мужскую одежду, если та ей больше нравится, и позволить работать вне дома, если она захочет найти применение тому образованию, которое дал ей отец. Ибо он ни за что на свете не позволил бы своей дочери выйти «за пустое место», сказал он мне.

Такого мужчину может быть нелегко найти в Кабуле, но, как он верит, в этом нет ничего невозможного. Когда он был молод, русские научили его, что женщины должны быть частью общества, и нечего прятать их за запертыми дверями.

Когда он во времена Талибана перевез семью в Иран, в том районе Тегерана, где они поселились, ему встречались бача пош всех возрастов. Он трактует это так: иранцы достаточно умны, чтобы сознавать, что навязанные религиозные и культурные правила можно игнорировать, если страной руководят люди, тянущие ее назад, в прошлое. И порой немножко сопротивления не повредит. Если в Афганистане станет хуже после отвода иностранных войск и разразится очередная гражданская война, он попытается вернуться в Тегеран. При наихудшем сценарии – пошлет Хангам за границу, пусть живет самостоятельно. У него есть средства: он работает в тюрьме и имеет определенное влияние в вопросе, кого оставить за решеткой, а кого нет. И всегда находятся такие, кто готов заплатить хорошие деньги за то, чтобы его дело «пересмотрели».

После окончания тренировки по тхэквондо девушки просят сделать групповой снимок, выстраиваясь вдоль зеркальной стены. Переругиваются, решая, кто окажется рядом с Надер. Группа юношей, наконец, встает расширяющимся веером от Надер, которая стоит, широко расставив ноги, как вожак, сунув одну руку в карман. Все выставляют бедра вперед и позируют, опустив подбородки и сжав губы. Пубертат пока не доставляет им особых проблем – они следовали инструкциям Надер о том, как молиться, чтобы их грудь не росла. Она же помогла им и стабилизировать более низкие голоса.

– Покажи мне свой коронный прием, – прошу я Сахель на парковке, когда мы прощаемся и собираемся разъехаться.

Раньше чем я могу понять, что она делает, она успевает дважды крутануться назад и мягко пинает меня в ягодицу. Остальные девушки одобрительно свистят и по-американски хлопают друг друга по ладоням.

– Осторожнее! Она ведь всего лишь девушка, – выкрикивает Хангам.

Эти шесть девушек – включая Надер – не знают, что их подвал в Кабуле – всего лишь один микрокосм в чем-то большем, что выходит за пределы столицы, за пределы Афганистана.

В иммигрантских сообществах по всей Европе и в Соединенных Штатах есть женщины из многих других консервативных культур, у которых имеются собственные истории о детстве и юности, проведенных в роли мальчиков из соображений выживания или из стремления к свободе. С течением времени и благодаря указаниям друзей из Индии, Ирана и других стран Ближнего Востока я постепенно начинаю понимать, что попытки сопротивления, аналогичные предпринимаемым Надер, могут найтись во многих местах, где существует сегрегация и предпочитают мальчиков. И что это – глобальный феномен, который остается преимущественно на нелегальном положении.

Тот факт, что женщины в некоторых местах предпринимают радикальные действия, отрицая собственный гендер или меняя гендер своих дочерей, не очень-то льстит обществам, считающим себя до некоторой степени развитыми. И нельзя сказать, чтобы на это по-доброму смотрели религиозные и политические деятели-мужчины.

Но доказательства существования вариантов бача пош в других странах нетрудно найти, стоит только начать задавать правильные вопросы. Сразу за границей, в Пакистане, Сетарех может представить мне своих дальних родственниц, многие из которых живут как молодые мужчины, работают или учатся в колледже. Они тоже бача пош, или алакаана по-пуштунски, часто назначенные таковыми с рождения.