фельетон Некрасова, обыгрывая его название: провинциальный подьячий — это и повествователь, и герой, и потенциальный читатель этого «повествования» с этим героем.

К этому времени попытки Некрасова учиться в университете остались позади[589]. Степень занятости поэта в литературном и театральном мире не согласовалась с режимом систематического обучения в университете. Некрасов активно сотрудничает в «Пантеоне русского и всех европейских театров» (XIV-1: 37; Летопись I: 73) и «Литературной газете» Ф. А. Кони[590] и обязывается по контракту с В. П. Поляковым поставлять в течение 1841 г. в «Репертуар русского театра» «известное число стихотворений, переводов, мелкие статейки и писать рассказы»[591].

Деятельность Некрасова, по всей видимости, была Плетневу известна и тайны псевдонима для него не существовало. Письма Плетнева свидетельствуют, что он часто виделся с самыми разными литераторами и был осведомлен о делах в литературном мире. В частности, о начинаниях Ф. А. Кони и А. А. Краевского он знал в подробностях[592]: именно Плетнев в 1836 г. пригласил Краевского к участию в пушкинском «Современнике»[593]. Что касается псевдонима, то, по свидетельству Ю. К. Арнольда, который общался с Некрасовым в 1841 г., «всему петербургскому литературному кругу <…> было хорошо известно, что автор Н. Н. не кто иной, как водевилист Перепельский, и что настоящее его имя Николай Некрасов»[594]. Об этом писал Межевич, отвечая на упреки, зачем он раскрыл псевдоним[595]. Речь здесь не об этике журналиста. Активность Некрасова в литературно-театральных кругах делала его псевдонимы достаточно прозрачными для людей из своей профессиональной прослойки.

Плетнев в частном письме упоминает провинциального подьячего как имя нарицательное, так же как гостинодворцев. Этот факт свидетельствует о том, что Плетнев заметил и запомнил стихотворный фельетон Некрасова, имевший успех в публике. Следовательно, отсутствие рецензии Плетнева на «Провинциального подьячего» объясняется не малозначительностью произведения молодого автора, а мнением Плетнева о Некрасове и его сформулированной позицией.

Похвала Белинского, несомненно, тоже попала в поле зрения Плетнева, следившего за деятельностью критика. В отношении к Белинскому в эти годы Плетнев обнаруживает нараставшее неприятие. Если в письме к Я. К. Гроту от 10 декабря 1840 г. он замечает: «О Белинском я всегда говорил, что он полон истинных мыслей и знания искусства» (Грот – Плетнев. I: 163), – то впоследствии он отказывает критику в этих достоинствах[596]. Тематика и стилистика «Провинциального подьячего», сам факт выпуска этой книги в коммерческих целях, похвала Белинского «Подьячему» как литературному явлению, обсуждение в периодической печати того, что «недостойно», сформировали негативную оценку Плетнева. Эта оценка побудила его, следуя своему правилу, уклониться от печатных высказываний о «Провинциальном подьячем» и тем более полемики по поводу него. Таким образом, в оценке Плетнева, как и других критиков, упоминавшихся в главе I, наблюдается своеобразный «рикошет»: его недовольство Белинским усугубляет недовольство по отношению к Некрасову.

Отметим еще, что фраза из письма Плетнева содержит недвусмысленную оценку литературного лица. Некрасов – автор «Провинциального подьячего» и других произведений, которые ему случалось писать для «гостинодворцев», – в оценке Плетнева попадает в разряд «бесталанных людей». Эта оценка дана спустя восемь месяцев после одобрительной рецензии на первый поэтический сборник Некрасова и спустя два месяца после второй попытки Некрасова поступить в университет, осуществляемой при поддержке Плетнева. Ректор университета увидел, что его подопечный, подававший надежды поэт, вместо того чтобы получать образование, пополнил ряды «литературных промышленников». То, что впоследствии сам Некрасов и исследователи его биографии и творчества считали литературной школой, в глазах Плетнева образованию не соответствовало. Позиция Плетнева – словесность делится на элитарную (литературу) и написанную на потребу людей с неразвитым вкусом (не литературу) – обусловливает отказ Некрасову в таланте, то есть в том, что, как очевидно, дано (или не дано) вне зависимости от применения данного. Такова динамика его оценки Некрасова.

§ 5. Рецензия на книжку «Баба-Яга, Костяная нога» (1540): Спор о «рыночной литературе»

Следующая оценка Плетнева была высказана в его рецензии на «сказку» Некрасова «Баба-Яга, Костяная нога»[597]. Этот отзыв не учтен ни в комментарии к сказке в Полном собрании сочинений, ни в «Летописи жизни и творчества Н. А. Некрасова».

Стихотворная сказка «Баба-Яга, Костяная нога» впервые была частично опубликована в «Литературной газете» № 84 (19 октября) за 1840 г. с примечанием: «Эта оригинальная сказка уже печатается и в непродолжительном времени выйдет в свет» (I: 292–296). 17 сентября 1840 г. она была продана книгопродавцу В. П. Полякову и 4 января 1841 г. полностью вышла в виде отдельной книги, без имени автора: «Баба-Яга, Костяная нога. Русская народная сказка в стихах в осьми главах. СПб., 1841».

В № 3 «Современника» за 1841 г. была опубликована краткая анонимная рецензия Плетнева:

«39. Баба Яга, Костяная нога. Русская народная сказка, в стихах. В осьми главах. В 12; 82 стран.

Не удивляемся, что на означенных здесь стихотворениях нельзя остановиться с особенным вниманием или удовольствием: для нынешнего году (которого идет еще первая половина) и того довольно, что мы получили “Стихотворения графини Растопчиной” (так! – М. Д.), которых чтение облекает жизнь поэзиею»[598].

Примечательно, что Плетнев счел нужным печатно высказаться по поводу «Бабы-Яги…», которая, по его классификации, явно была «под чертой».

Появившиеся в периодике рецензии на книжку «Баба-Яга, Костяная нога. Русская народная сказка в стихах в осьми главах. СПб., 1841» в основном были краткими, ироничными и сходными в оценке ее достоинств и недостатков. Рассмотрим их.

31 января в № 2 «Библиотеки для чтения» опубликована анонимная рецензия О. И. Сенковского:

«Я <…> предлагаю палате принять поэму к сведению, а неизвестного поэта впредь до усмотрения оставить по-прежнему в том же чине»[599].

3 февраля в № 2 «Отечественных записок» вышла анонимная рецензия: «Эта сказка нисколько не русская и не народная. Это даже и не сказка, а просто стихотворение <…> в котором есть и изрядные стишки, есть и плоховатые. Книжка издана для известного круга публики, и во всяком случае она найдет себе читателя»[600].

4 февраля в № 2 «Русского вестника напечатан краткий отзыв, принадлежащий Н. И, Гречу: «“Читали ль вы эту книгу?” – спросил я у приятеля. – “Читал”. – “Которая глава вам понравилась более прочих?” – “Девятая”»[601].

22 февраля в № 22 «Литературной газеты» опубликована рецензия Ф.А. Кони. Отмечая «кой-где грехи против изящного вкуса», Кони в целом благосклонен к сказке: «Сказка довольно занимательная, и в ней есть почти везде смысл (большая редкость!); есть несколько недурных стихов и множество неправильных, жестких, что, может быть, произошло от поспешности автора одеться в печать и обертку. Как