– Люблю это время, – произнес Лоран. – Рабочий день закончился, туристы и гуляющие разошлись.

И в самом деле. За смогом от выхлопных газов, ароматом цветов в подвесных корзинах и запахом чеснока, шипящего на сковородках бесчисленных ресторанных кухонь, таится манящий, волнующий аромат приключений. Ночная жизнь только начинается. Заболтавшись с Лораном о еде, ресторанах и всяких пустяках, я вдруг споткнулась и чуть не упала. Лоран машинально подставил локоть, и я за него ухватилась. Мы прошли под высокой каменной аркой, и я, не удержавшись, ахнула. Конечно, я знала, где мы. Видела это место во многих фильмах, но ни разу здесь не бывала. Мы вышли на площадь Лувра. Вот огромная стеклянная пирамида, а чуть в стороне – вторая такая же. Обе подсвечены белым и серебристым. Кажется, будто это сверкающие космические корабли, каким-то образом угодившие в восемнадцатый век.

– Красиво, правда? – спросил Лоран.

Музей, конечно, давно закрыт, и народу на площади мало. Лишь несколько туристов фотографируют фонтаны и здание музея. Такое чувство, будто все обширное пространство площади принадлежит только нам. А на небе между тем начали зажигаться звезды.

– Видишь все это великолепие, и гордость переполняет, – продолжил Лоран.

– Ну, вы вообще человек гордый, – поддразнила я.

– Да нет. – Лоран пожал плечами.

– Тогда какой?

– Преданный делу. Если работать, то как следует. Да, я горжусь тем, что делаю. Хочу добиться только лучших результатов, посредственные меня не устраивают. Иначе какой смысл вообще браться за работу? Понимаете, о чем я?

Я кивнула.

– У вас тоже так?

Я задумалась. Со времен своего приезда я отчасти поняла это французское стремление к совершенству. «И так сойдет» – не их принцип. Но еще я увидела, какова цена перфекционизма: отец и сын не разговаривают, Тьерри довел себя до сердечного приступа, Элис в постоянном напряжении, будто натянутая струна.

– Я просто хочу быть счастливой, – тихо ответила я.

Звучит не слишком амбициозно, но это правда. Лоран искоса взглянул на меня:

– Ну и как, вы счастливы?

Я посмотрела на него в ответ. И правда – счастлива ли я? Потом окинула взглядом потрясающий вид вокруг. Раскинув руки, подошла к пирамиде.

– Как можно не быть счастливой в Париже?

– Осторожно! – вдруг прокричал Лоран. – Сигнализация сработает! Подумают, что вы хотите украсть «Мону Лизу»!

– Правда? – испугалась я и отскочила от пирамиды, будто обжегшись.

– Вообще-то, нет. Просто вы очень смешно пугаетесь.

Я повернулась к Лорану.

– Выпучиваете глаза, и рот у вас похож на большую букву «О», – продолжил он. – Выглядит мило, и…

А потом Лоран будто забыл, о чем говорил. Стремительно преодолел расстояние в несколько шагов, разделявшее нас, сгреб меня в объятия и жадно поцеловал прямо под огнями подсветки. По нам мельком скользнул луч фонаря проходившего мимо охранника. А потом губы Лорана и его рука на моей шее заставили меня забыть обо всем.

Клэр размышляла, что взять с собой. Конечно, сейчас лето, но она теперь постоянно мерзнет. Ей холодно всегда. Она как маленький ребенок, который не выходит из дома без любимого одеяльца.

Ричард и Йен матери не помогут: все еще дуются. Монтсеррат тоже от ее плана не в восторге. Анна прислала Клэр расписание поездов, но не написала, когда за ней приедет. Клэр понимает: у Анны много работы. Она и так ее слишком обременила. Клэр чувствовала себя вздорной, эгоистичной старухой, но отступать не собиралась.

Она осторожно поднялась по лестнице и открыла дверь кладовой. Уже поздно, но Клэр не спится. Почему-то она теперь не может уснуть в то время, когда полагается спать. Днем Клэр только и делает, что дремлет, зато ночи тянутся нескончаемо. Клэр приняла обезболивающее. Обычно эти таблетки мигом валят с ног, но сегодня Клэр никак не может успокоиться. Давненько она не была такой подвижной. Наверное, сил и энергии ей придает мысль о предстоящем путешествии. Радостное волнение толкает ее вперед. Сегодня в доме Клэр никто не ночует. Когда она проходила курс химиотерапии, кто-нибудь обязательно оставался с ней на ночь. А сегодня Клэр никто не помешает. Вообще-то, она должна отдыхать и набираться сил перед новой операцией, а вместо этого собирается в заграничную поездку. При одной мысли Клэр затрепетала в радостном предвкушении.

Болезнь ужасно старит. Мать Пэтси старше Клэр: ей целых шестьдесят два года. Она сделала ботокс, отбелила зубы, занимается аквааэробикой и присматривает за детьми два дня в неделю, пока Пэтси на работе: она менеджер в отделе кадров Национальной тюремной службы. Клэр мечтала быть такой бабушкой, как мать Пэтси. Вот только вместо игрового центра, кино и вредных конфет Клэр водила бы внучек в картинные галереи и библиотеки, знакомила бы с культурой и историей, обедала бы с ними в ресторанах. По крайней мере, ей нравилось так думать. Говорила бы с девочками о политике и их месте в мире. Короче говоря, сделала бы все, чтобы они понимали: одним Кидинсборо мир не ограничивается. Мать Пэтси считает Клэр ужасной снобкой – и пожалуй, она права.

А вот и они, висят рядышком кремовое платье в полоску и зеленое в цветочек. Оба в чехлах, но даже сквозь пластик видно, как полиняла ткань. Будь у Клэр дочка, надела бы она эти наряды? Работа очень тонкая, к тому же винтаж сейчас в моде. И тут в голове Клэр пронеслась мысль: она так исхудала за время болезни, что, пожалуй, и сама прекрасно влезет в эти платья. Идея настолько нелепая, что трагикомизм ситуации едва не заставил Клэр рассмеяться. Сгорбленная, сморщенная карга в девичьих нарядах. Клэр замерла в нерешительности. Все-таки сегодня она не в настроении для сборов. Рядом с парижскими платьями висит свадебный наряд. Рука не поднимается выбросить. Теперь при одном взгляде на это платье Клэр захлестывает чувство вины. Она вспоминает, как злилась на скромную портниху в Кидинсборо. Бедняжка суетилась вокруг привередливой клиентки и то и дело колола ее булавками. Да, до мастериц из любимого ателье мадам Лагард ей было как до луны.

Клэр позволила маме выбрать свадебное платье. Наряд просто смехотворный: весь в оборках и рюшечках, с нейлоновым шлейфом, длинными рукавами и стоячим гофрированным воротником: видимо, чтобы не шокировать пожилых прихожан преподобного.

Клэр совершенно искренне нравился Ричард. Он добрый. Каждую пятницу вечером приезжал из университета на своей машине, производил приятное впечатление на маму и был безупречно вежлив с отцом: иначе как «сэр» он к Маркусу не обращался. Потом Ричард и Клэр отправлялись куда-нибудь поужинать. Ричард рассказывал о своих планах открыть собственный бизнес и подгонял Клэр: пусть тоже старается. Клэр немного взялась за ум: с грехом пополам дотянула до диплома учительских курсов. Ричард от души за нее радовался и интересовался ее успехами. Это было так трогательно! Через три года Ричард робко поинтересовался, не выйдет ли она за него замуж. Клэр так старалась вернуться к нормальной жизни и выкинуть Париж из головы, что однажды утром проснулась и осознала: ее усилия принесли плоды. Глубокая сердечная рана наконец затянулась. А если так, почему бы не выйти за Ричарда? Зажить самостоятельно, своим домом, а может, даже переехать из Кидинсборо. О чем еще мечтать?