Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты в порядке? – спрашиваю я.
Она не отвечает сразу, просто смотрит на статую.
– Вероника?
– Я в порядке. – Она поворачивается как раз вовремя, чтобы увидеть смеющихся Мигеля и Сильвию, и улыбается, когда они идут обратно к нам. – Мы должны попробовать записать призраков, и можем попробовать их поймать.
Мы вчетвером сидим на травянистом холмике на краю кладбища и по очереди задаем вопросы в диктофон. Одни глупые, другие серьезные, но все говорят с большим уважением. Здесь что-то не так. Что-то неестественное, почти как если бы за нами следили.
– А что бы ты сделал, если бы девушка в выпускном платье вышла из-за этого поворота? – задает вопрос Мигель, как только выключает цифровой диктофон.
– Честно? – спрашивает Сойер.
– Да.
– Убежал бы.
Они смеются, а мы с Сильвией переглядываемся.
Мы ничего не записали на диктофон, ничего такого, что могли бы услышать человеческими ушами, и я начинаю волноваться, чувствуя, что это не Сара заставляет кожу у основания моей шеи покалывать от беспокойства. Здесь есть что-то еще, о чем меня предупреждала Глори.
– Я думаю, что призрак Сары – это отголосок воспоминания, – говорю я.
– Что заставило тебя так подумать? – интересуется Сойер.
– Большинство историй, которые мы читаем, имеют одну общую черту – люди видят Сару, идущую по дороге и кладбищу. Как сказала ранее Сильвия, подумайте обо всех эмоциях, которые, вероятно, были связаны с подготовкой к танцам. Вся эта радость, надежда и волнение, а потом все закончилось таким разочарованием и страхом? Это похоже на тонну мощных эмоций, и кажется вероятным, что такое скопление чувств оставило свой отпечаток.
– Если это отголосок воспоминания, – говорит Мигель, – то почему мы его не видим?
– Может быть, это и был он, когда мы проезжали поворот, – возражаю я. – То, что мы увидели, было белой вспышкой. Если только на этом холме нет оленя-альбиноса или огромного кролика размером с динозавра, то это не Бэмби[14] переходил дорогу.
Сильвия вздрагивает и плотнее кутается в одеяло, которое нашла в багажнике внедорожника Мигеля.
– Я все еще думаю, что это слишком жутко.
– Ты неправильно смотришь на смерть и призраков, – говорю я. – Почему все это должно пугать? Почему это не может быть то же самое, что сделать вдох и затем выдох? Часть жизни, которую мы проживаем без излишних размышлений?
– Она в чем-то права, – Сойер, растянувшийся рядом со мной на траве, приподнимается на локтях. – Если отголоски воспоминаний реальны, то это означает, что призраки – не более чем интенсивные воспоминания на повторе, так что бояться нечего.
– Я же не говорила, что призраки не существуют. – Сказав это, я быстро исправляю свою мысль. – Думаю, что и отголоски воспоминаний, и призраки реальны. Помните ЭГФ и изображение сферы духа?
– Да, Эйнштейн, – говорит Мигель, – объясни это.
– Сейчас речь о другом, – Сойер отвечает быстро, и я должна признать, что мне нравится, как он решительно настроен разоблачить то, что он считает до глубины души глупым. – Вероника говорит, что бояться нечего, и я с ней согласен. Мы должны подумать насчет этого призрака и выяснить для нашей работы, считаем ли мы то, что видели, настоящим призраком или же просто отголоском воспоминания. Факт первый: некто по имени Сара погиб в автокатастрофе. Факт второй: теоретически она похоронена в нескольких метрах от нас. Факт третий: есть сообщения о девушке, идущей по обочине дороги в выпускном платье. Кто-нибудь слышал, чтобы эта девушка общалась с кем-то?
Все молчат. Единственное, что я узнала о Сильвии и Мигеле, – это то, что они серьезно относятся к своим оценкам. Они исследовали этот холм почти так же тщательно, как и я.
– Я приму ваше молчание за отрицательный ответ, – продолжает Сойер, – тогда этот призрак, если он настоящий, – отголосок воспоминания. Эмоции от автомобильной аварии были настолько сильны, что запечатлелись в этом времени и пространстве. Я думаю, что Сара на самом деле не бродит здесь, а упокоилась с миром. Единственное, что останется навсегда, – это страх, который она испытала из-за аварии.
Сильвия еще плотнее кутается в одеяло.
– Все равно жутко, и мне от этого не легче.
– Почему тебя пугает смерть? – спрашиваю я. Это не вопрос, предназначенный для того, чтобы ранить или даже допытываться, но абсолютный страх, написанный на лице Сильвии, заставляет что-то глубоко внутри меня болеть.
– А почему это не пугает тебя? – она выплевывает слова, как сумасшедшая, но я вижу только страх. – В самом деле, почему я здесь единственный человек, который испугался?
– Я весь дрожу, – говорит Мигель, но выглядит он таким же спокойным, как и Сойер, – по крайней мере, из-за этого оленя, который, возможно, был призраком. Признаюсь, это заставило меня обмочить штаны.
– Серьезно? – Сильвия прикусывает губу. – Я единственная, кто боится смерти?
– Я вообще-то не фанат смерти, – говорит Мигель.
Сойер садится, подтягивает колени к груди и кладет на них руки.
– Я не столько боюсь смерти, сколько не хочу умирать. Иногда я думаю о тех глупостях, которые совершаю, и о том, как легко все пойдет наперекосяк, а потом спрашиваю себя, что будет с Люси, если я уйду.
Сильвия несколько раз моргает, как будто шокирована, услышав это от Сойера.
– Ты не боишься того, что случится с тобой после смерти? – спрашивает Сильвия. – Например, что окажешься в ловушке собственного тела? Или, например, сможешь слышать, но не сможешь двигаться или дышать… Или вдруг ты сделал что-то неправильно и будешь гореть в аду?
Уголки губ Сойера медленно приподнимаются.
– Раньше никогда не боялся, но спасибо, потому что теперь я буду думать об этом.
Мы все смеемся, но он прав. Теперь это все, о чем мы думаем.
Мигель проводит рукой по своим черным волосам и спрашивает:
– Заставляет ли все это вас задуматься о том, каким может быть ваш отголосок воспоминания?
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
– Если тебе суждено умереть в самый неподходящий момент, в тот единственный, который окажет такое эмоциональное воздействие, которое останется навсегда, что это будет?
Это трудный, честный вопрос, и я ненавижу себя за то, что так быстро знаю ответ.
– Это не твоя вина, Мигель, – говорит Сойер, когда Сильвия протягивает руку и кладет ее на плечо Мигеля. Боль, исходящая от него, заставляет меня съежиться.