— Да, она его держит при себе для различных удовольствий. Всяких, разных. Не знаю, как у вас, вдруг уже партеногенез, у нас он только иногда, как вот родился великий пророк Иисус… Мы — лесные, у нас здоровый и прогрессивный матриархат, так что да, дюк Клемент всегда при ней, но ему это весьма нравится. Люди — странные существа, даже самые могучие рыцари там служат женщинам, называя их дамами сердца…

Гамандил молчал, лицо все такое же непроницаемо надменное и высокомерное, но я чувствовал, что в отличие от большинства беспечно веселящихся эльфов он как раз из тех немногих, кто хотя бы время от времени думает об этом племени.

— Ты старше всех? — спросил я и, не дождавшись ответа, сказал тихо: — Так и думал.

Он спросил кичливо:

— Почему?

— Не знаю, — ответил я, — сколько у горных эльфов длится детский возраст, но у меня такое чувство, что здесь еще не доросшие до взрослости…

В его лице нечто изменилось, я мгновенно сориентировался и закончил:

— …а также впавшие в детство из-за старческого слабоумия.

Иримэ испуганно охнула, а Гамандил проговорил зловеще спокойно:

— На чем вы… впрочем, это неважно. Почему вам так хочется вывести эльфов из спасительной для них изоляции?

Иримэ замерла в ожидании моего ответа, после которого точно разразится буря, а я ответил твердо и посмотрел на Гамандила ясными глазами патриота:

— Потому что эльфы — это не нация и не раса! Вернее, не вид, это идея!.. Идея красоты, гармоничности, музыкальности и соразмерности бытия. И люди могут стать эльфами, если сумеют выползти из своих нор и подняться до ваших прекрасных высот изящества и культуры, но и эльфы могут опуститься до людей… и даже троллей, если…

Со всех сторон и даже с той стороны стола зашумели, заговорили, я даже не думал, что к нашему разговору прислушивается столько народу, ну и ухи у них, сам бы не отказался вот так все слышать в любом шуме, но лица у всех из белых, как снег, становятся розовыми, признак сильнейшего гнева, я нанес им тягчайшее оскорбление, вот-вот разорвут, несмотря даже на то, что я не простой эльф, а высокородный конт, и потому повысил голос, почти заорал:

— Этого никогда не случится, это немыслимо, я знаю! Но говорю в философском смысле абстрактных истин сферического вакуума, к которым вы весьма зело приемлемы! Я говорю о самой идее эльфизма, обдумайте. Такой увлекательной игры у вас еще не было! Обдумайте все ее возможности.

Гамандил сказал с угрозой:

— А также и опасности.

— И опасности, — согласился я с нажимом, — но возможности перевешивают! Стократно!.. Я-то в эту игру играл и… выигрывал!

Одна из эльфиек проговорила надменно:

— Невелика честь быть даже королевой среди людей. Я бы не согласилась на такую унизительную роль.

— Да, — сказал я, — вы совершенно правы, это не удовольствие и не развлечение. Это работа. Работа по усилению роли эльфов! В данном случае, лесных эльфов. Правда, это еще и удовольствие… Причем огромное! Люди, которых вы презираете… и за дело презираете, при всех своих отвратительных качествах обладают одним удивительным достоинством: они выживаемы. Ваш дворец закрыт магией, и его очевидно не затронет дьявольская мощь Маркуса, вы тут же опустите его на новые вершины гор, как уже не раз делали, а люди при катаклизмах гибнут почти все… однако через некоторое время уцелевшие общины снова заселяют мир и начинают теснить уже и эльфов!

Гамандил сказал холодно:

— Как они смогут нас теснить? Мы не в лесу, который можно вырубить, хотя я и не представляю, как это люди могут сделать даже там.

Я сказал с горечью:

— Отсидеться не удастся!.. Люди сперва селятся в долинах, все верно, но затем переплывают океаны и заселяют дальние острова. Более того, с какой-то дури лезут на самые высокие горы, хоть и прекрасно знают, что там нет ничего!

Иримэ проговорила с недоумением:

— Это мы уже заметили…

Еще одна из эльфиек спросила:

— Но… зачем?

— Не знаю, — огрызнулся я. — Да это и неважно!.. Точно так же, обдирая в кровь пальцы, обмораживаясь и терпя неимоверные лишения, добираются до Северного полюса и до Южного… ну, это такие места на земле, где ничто не живет и не может жить из-за лютого холода. Так почему же вы полагаете, не доберутся до ваших теплых гнезд?

— Но не добрались же?

— Доберутся, — пообещал я.

Гамандил сказал презрительно:

— Они об этом пожалеют.

— Простите, — сказал я, — что говорю неприятные вещи… но люди упрямы. Да вы и сами могли это заметить, раз уж наблюдаете за ними. Как только они поймут, что на вершинах гор что-то есть, они будут стремиться сюда. И сколько бы их ни гибло, в каждый следующий раз они будут подготавливаться лучше. И однажды…

Я умолк, но они хмурились и ждали окончания фразы, наконец Гамандил спросил резко:

— И что однажды?

— Сумеют войти в вашу крепость, — ответил я тихо. — Во множестве. И с оружием.

Перед нами на стол опустили словно из воздуха, я даже не видел кто, широкие блюда с жареными рябчиками и совсем уж мелкими птичками, вроде воробьев. Их крохотные коричневые тушки аппетитно громоздятся горкой на широком блюде.

Изысканные вина, но вся изысканность, на мой взгляд, в вычурных бутылках из настоящего темного стекла, а вино так себе, хотя для тех, кто не пробовал лучшего, это шедевр…

Я напрягся, уставился перед собой на стол привычно бараньим взглядом. Там медленно появился изящнейший фужер на тонкой ножке, из тончайшего стекла и такой прозрачный, что стекла почти не видно.

Иримэ и вторая эльфийка ахнули, а я сказал мирно:

— У нас, лесных эльфов, пьют из прозрачного стекла, чтобы видеть всю красоту благородного вина.

Они, замерев, смотрели, как наполняется фужер, а я создал еще два сразу с вином и подал их Иримэ с подругой. Первый фужер предложил Гамандилу.

— Отведайте, что обычно пьем мы, местные.

Они пробовали осторожно, заранее кривились и морщились, а другие эльфы за ними наблюдали заинтересованно и уже обменивались шуточками насчет реакции.

Гамандил потреблял медленно, анализируя, однако обе эльфийки припали, как бабочки к нектару, и пили мелкими частыми глотками, ахая и закатывая глаза.

Иримэ, выловив длинным языком последние капли, воскликнула:

— Вино… бесподобное! А еще не пойму… как удается делать стекло таким… бесцветным.

— Как? — изумился я. — Оно и должно быть таким прозрачным! А дальше окрашивают по желанию.

Она спросила непонимающе:

— По желанию?

— Ну да!

— То есть, — уточнила она, — можешь окрашивать в любой цвет?