Он достал удостоверение сотрудника МУРа, раскрыл, помахал перед носом Бальмонта.

— Очочки наденем или так разглядывать будем?

— Я вас слушать не хочу. Прошу освободить помещение…

— И правильно, нас слушать и не надо. Мы молчать будем, да, Сивый, э-э-э, товарищ начальник? Ни слова. Это мы ВАС слушать будем. А вы нам рассказывать. Где работаем? Сколько получаем? Чья квартирка? И главное — кто дезу заказал, сука?!

— Попрошу выйти…

— Я тебе выйду, сексот ё…ный. Думаешь, на простачка напал, никто тебя не раскусит, козёл старый? А Сивый у нас в отличниках ходит, таких как ты пачками колет, да, начальник? Говори, орех гнилой! Мне некогда, тёща на борщ позвала. Ну!!

Аристарх Николаевич молчал.

— Так. Терпение на исходе. Тогда извольте в машинку и с ветерком по столице нашей Родины до Петровочки. Слыхали про такую улочку?

— Это арест?

— Именно. Догадливый.

— А ордер…

Кулак Трусса пришёлся Аристарху Николаевичу в подбородок, точнее — в левую его половину. Бывшего работника МВД вознесло над полом сантиметров на двадцать и ударило в вертикальную стойку отечественного оконного переплёта, который, к счастью для него, потрещал малость, но в конечном итоге выдержал неожиданное испытание на прочность.

— Это тебе ордер на арест, подонок. — Трусс помассировал пальцы, плеснул в кружку закипевшую воду, разметал растворимый кофейный порошок. — Хлебнёшь, Сивый? Халява, не стесняйся, дедушка угощает. Я правильно излагаю? — Он повернулся к прильнувшему к отопительной батарее Бальмонту. — Замёрз? Сейчас кофейку попью и согрею.

Мерин, затаив дыхание, до предела растопыренными глазами взирал на происходящее. Такого поворота событий он, как, по всей видимости, и Аристарх Николаевич, никак не ожидал.

— А теперь слушай меня внимательно. Сядь на стул, как человек, что ты к полу-то прилип, мне неловко, всё-таки постарше будешь, свидетель х…ев. Вот так. — Трусс за грудки поднял совсем раскисшего Бальмонта, ткнул его в табуретку. — Бить тебя я права не имею, за это меня с работы уволить могут, а работу свою я сильно уважаю и из-за всякой мрази лишаться её не собираюсь. Но бить тебя я буду, и очень больно, пока ты не расскажешь нам вот с начальником моим всё, о чём мы спросим. И никто об этом не узнает, что ты бит — ни одна душа в мире. Никто! Мы с тобой не в Швейцарии, где, я слышал, законы чтут, дураки. В комиссии по правам человека мы тоже не состоим, верно? Или ты правовед? А? Не слышу. Ну помолчи пока, ладно. Я, дяденька, тогда законы соблюдать начну, когда с вами, бл…ми, покончу, не ранее того. А то вы о них вспоминаете только когда за жопу возьмут, а до того у вас свои законы. Не швейцарские. Не так? Вот и у меня свои, отеческие. Один ордер на арест я тебе предъявил, верно? Но это начало только, так сказать, разминка. У меня их, ордеров-то — мно-о-го ещё. Не сосчитать.

Анатолий Борисович допил кофе, вытер рот носовым платком.

— Ну — всё, дяденька, увертюра закончилась. Да, да, да. Что глазками-то хлопаешь? Давай, вступай: ваше слово, товарищ маузер. Параграф первый, кто тебя послал сливать дезу? Фамилия. Имя. Отчество.

Следующие секунд тридцать прошли в гнетущей тишине.

Затем Трусс отклонился корпусом к газовой плите, коротко хмыкнул и Мерин так и не понял, почему Аристарх Николаевич опять оказался на полу: момент удара он заметить не успел…

…Когда они спускались в лифте, опытный сотрудник уголовного розыска обнял за плечи своего младшего товарища.

— Согласись, Сивый, душа радуется, когда удаётся добиться правдивых показаний законным порядком. Чувствуешь себя полноценным гражданином правового государства. Нет? Рука только побаливает. Ну — это ничего, как говорится, издержки профессии.

— И что он сказал? — Сева чувствовал себя виноватым.

— Ты зря вышел, начальник, много интересного пропустил. Дедуля поупрямился малость — это ты видел — я его вежливо попросил, дедушка, мол, помоги следствию, а то ведь убью на х…й, и он внял — не совсем мудаком оказался — позвонил и сказал, что всё в порядке, задание выполнено. Ему больше и сказать нечего — его же иначе убьют заказчики. «Задание выполнено — менты занюхали ложный след, теперь бегут по нему борзыми». И мы в шоколаде: адресок конторы я вежливо выспрошу у этого педераста, думаю, он не менее сообразительный, чем дед наш, всё подробно расскажет, а нет — дождёмся, когда рука подживёт, правда, тебе опять придётся выходить из комнаты. Так что верти дырку для ордена, «Счастливцев». Хотя — нет. Скорый скуповат на такие жесты. Ну, ничего, молодо-зелено, у тебя всё впереди. Теперь давай распределять обязанности: я, как инвалид труда — он пошевелил распухшими пальцами правой руки — на Петровку. Звоню и встречаюсь с этим ублюдком-заказчиком, он мне популярно, надеюсь, разъяснит, кому и зачем понадобилось вводить в заблуждение наши с тобой любимые органы. А в три у меня, если не забыл — по твоей просьбе — свидание с дамой, по слухам, не без привлекательности, я же человек холостой, нетерпеливый, сам понимаешь — надо выглядеть достойно: сон, завтрак, душ, одеколон — а как же, нельзя в грязь лицом, а ты — ножками, ножками — куда интуиция поведёт. Лады? Кстати, в связи с успехом предыдущей операции, не передумал без санкции в закрытые двери ломиться? По жопе не боишься схлопотать?

— Нет.

— Ну что я могу сказать: молодец. Вылитый я в молодости. Похвально. Только учти, Трусс ничего не знает, а то — не дай что — групповуху пришпандорят. Уразумел? Ну и ладно. Тогда могу подвезти. — Он услужливо распахнул дверцу потрёпанного жигулёнка.

Мерин улыбнулся всё ещё белыми от пережитого напряжения губами, чуть дольше положенного задержал в своей ладошке протянутую Труссом руку, произнёс еле слышно:

— Спасибо.

И бегом устремился к метро.

_____

Как только Катя оказалась одна в огромной, давящей своей роскошью комнате, её охватила паника: бежать во что бы то ни стало. Пусть стреляют, пусть ранят, даже убьют, всё что угодно, только не то, о чём говорил этот внешне мало похожий на изувера черноволосый человек. ЗАЧЕМ ТОГДА ЖИТЬ? С ТАКИМ ЛИЦОМ?!

Она вскочила со стула и не сознавая, что делает, не контролируя себя, спотыкаясь и опрокидывая мебель, подбежала к массивной дубовой двери. Несколько раз рванула на себя бронзовую ручку. Дверь не шаталась и не скрипела.

Катя бросилась к окнам, откинула тяжёлые бархатные шторы — сквозь крупные клетки металлических решёток в глаза ей острыми ножами вонзились лучи майского солнца.

Телефон у неё отобрали. На столе лежало несколько мобильников — один, другой, третий — нет, или их отключили, или она в отчаянии не может справиться с незнакомой техникой.

ГОСПОДИ, ПОМОГИ!

Остаётся дверь, за которой исчез Чернявый.

Отдавая себе отчёт в полной безрассудности своих поступков, она всем телом наваливалась на эту неприступную крепость, много раз, до костяного хруста, разбегаясь, ударяла плечом, била в неё кулаками, кричала.