Он надолго замолчал.

На кону была слишком большая ставка, чтобы, не продумав до мелочей все возможные варианты развития событий, поддавшись магии свалившейся с потолка удачи, лететь на волнах куража.

— Я тебе вот что предлагаю, — повторил он, переходя на шёпот и всеми доступными способами демонстрируя посетителю переживаемую им мучительную борьбу между долгом и совестью. — Помоги мне! Век по свободе ходить будешь — лично прослежу. На. — Он положил перед посетителем трубку мобильника. — Звони и гуляй. Прямо сейчас. И чтоб я тебя, Алексей Петрович Чумакин, до конца света больше не видел.

Тот сидел неподвижно.

Трусс ловким щелчком придвинул к нему помятый паспорт.

— Прячь ксиву свою, никому не показывай больше и испорти е…ник тому, кто её делал.

— Куда?

— На кудыкину гору, куда. Шефу. Ничего не надо — только как есть: вышел с Петровки, ментура колонула Бальмонта. Всё! И домой баиньки. Ну?

Трусс смотрел на «Чумакина» красными от напряжения глазами. Тот, набычив шею, внимательно разглядывал грязные половицы муровского кабинета. Сказал негромко:

— Тебе, начальник, в яслях сраки от говна чистить, а не в уголовке работать. Х…вит контора. Раньше умнее мазали. — И, отвернувшись к окну, добавил: — Я всё сказал.

_____

Светлана Нежина, казалось, совершенно искренне силилась понять, чего от неё требует этот перекошенный волнением молодой человек.

Она попеременно то нервно сводила брови к переносице, то очаровательно расширяла глаза, выявляя на лбу незаметные дотоле морщинки.

— Клянусь вам, я ума не приложу — где он может быть. Я только вчера узнала, что он жив — ваша знакомая, Катя по-моему, сказала и я была уверена, что милиции всё известно. Это ужасно. У него не так много друзей, я их практически всех знаю, всех обзвонила — никто ничего. А ведь к шапошному знакомому не пойдёшь, правда? Ужасно! Вы хотите, чтобы я что — помогала вам искать Диму? Я готова, но как? — И поскольку Мерин молчал, она повторила. — Научите — как?

— А Нестерова?!

— Что Нестерова? Она недавно только звонила — тоже в ужасе.

— Светлана, сейчас зазвонит мой телефон, я включил динамик. Внимательно послушайте — постарайтесь узнать голос говорящего. Вы наверняка знаете голос этого человека.

— Почему вы думаете?

— У меня есть основания так думать.

Они стояли посреди просторной прихожей: Нежина, скрестив ноги и целомудренно поправляя на груди отвороты ярко-зелёного с розовыми разводами халата; Мерин, сжимая в вытянутой перед собой руке мобильник, не отводил напряжённого взгляда от её лица.

Несколько минут прошли в молчании.

— А кто должен позвонить?

— Сейчас услышите.

— Если хотите, я пока могу сварить кофе.

— Не надо!

Ответ прозвучал излишне резко, но пожалеть об этом Мерин не успел — в то же мгновение телефон, как бы исправляя его оплошность, заявил о себе мелодичной трелью.

— Пожалуйста, Светлана, послушайте внимательно. Для Кораблёва это очень важно. Очень!

Он нажал кнопку соединения.

— Да, я вас слушаю.

На противоположном конце молчали, затем раздалось негромкое:

— Это я слушаю.

— Повторите ваши условия. Что я должен сообщить?

— Не тяни, я ждать не буду.

Повисла долгая, показавшаяся Мерину бесконечной, пауза. На какое-то время он растерялся — ему было важно во что бы то ни стало заставить анонима говорить. Самое верное — отключить связь: шантаж — не способ общения с милицией. Видимо, заинтересованность в Кораблёве настолько сильна, что вынудила кого-то пренебречь этой прописной истиной, и повторные звонки не должны заставить себя ждать слишком долго — неизвестному не останется ничего другого, как ещё раз озвучить условия выдачи заложницы. И тогда Светлана сможет…

А если нет? Не позвонит?

Этого он себе никогда не простит.

Молчание катастрофически затягивалось. Тупые удары в виски эхом отдавались на противоположном конце связи.

Он решился.

— Вы говорите с сотрудником уголовного розыска. Мерин моя фамилия, Всеволод Игоревич. — Он безуспешно силился придать голосу равнодушную интонацию. — По первому вашему звонку, если я правильно понял, вы предлагаете мне на определённых условиях передать вам разыскиваемого нами Дмитрия Кораблёва? Я прав?

В трубке молчали.

— Но я должен быть уверен…

— Да!!

По тому, как прозвучал ответ, Мерин понял, что диалога не получится: звонивший был, очевидно, слишком опытен и осторожен. Он взглянул на Светлану — та пожала плечами и отрицательно мотнула головой.

Действительно, по коротким междометиям узнать голос говорившего было практически невозможно. Но другого выхода, кроме как продолжать разговор, у Мерина не было.

— Какие гарантии, что после выполнения ваших условий заложница будет на свободе?

Опять долгое молчание.

И жёсткий, громкий, почти выкрик: «Никаких!!»

Интуиция подсказывала, что это именно тот момент, когда для сохранения инициативы за собой необходимо рисковать и выходить из переговоров: шантажист, по всей вероятности, находясь на грани нервного срыва, выставлял непомерные требования, ничего не предлагая взамен. Другого такого случая может не представиться.

Умом он это понимал.

Но бесчинствующая в мозгу фраза «Через десять минут она исчезнет» парализовала волю и он, почти уже бессознательно надеясь на чудо, не мог сопротивляться цепким объятиям инерции.

— Но Кораблёв опасный преступник, на нём не одно убийство, я рискую слишком и должен быть уверен…

И в этот момент случилось то, чего Мерин опасался больше всего: его опередили. Он проиграл. В трубке раздались короткие гудки отбоя.

_____

Подобную непрекращающуюся дрожь во всём теле Всеволод Мерин испытывал только в самом раннем детстве, когда перепуганная бабушка укутывала его всеми имеющимися в доме подручными средствами, одеялами, пальто и даже подушками, а он продолжал подпрыгивать на своём диванчике и зубы азбукой Морзе отбивали тире и точки. Тогда у него случилась фолликулярная ангина с температурой сорок градусов и нарывами в горле.

Теперь же никакой температуры не было — его просто трясло и он ничего не мог с этим поделать.

С момента звонка на Петровку прошло сорок семь минут. Ещё тринадцать и закончится это мучительное ожидание — а в успехе труссовских методов добывания необходимой информации Мерин не сомневался ни на один миг. Бывали случаи, когда он внутренне осуждал своего старшего товарища, даже иногда во всеуслышание выражал несогласие с его способами воздействия на подследственного — недалеко ходить: разговорчивость Бальмонта была достигнута путём не вполне праведным, но в данный момент он безоговорочно склонял голову перед мужеством, мудростью и кулаками Анатолия Борисовича Трусса, только так можно и нужно разговаривать с бандитами и дай ему Бог преуспеть и на этот раз.