По его губам скользнула горькая усмешка. Нергард на мгновение прикрыл глаза, тяжело сглатывая.

– Мне всегда больше нравилось это название, – смущенно признался он. – Нас было двенадцать по количеству источников энергий. Две базовые: жизнь и смерть. Четыре стихии: огонь, вода, ветер и земля. И шесть эмоций: любовь и ненависть, радость и печаль, страсть и гнев. Мы следили за порядком в той касте, что черпала силу из нашего источника. Мы имели связь с каждым. Могли почувствовать любое нарушение и найти виновного. А главное – мы были сильнее всех членов касты вместе взятых, но равны по силе друг другу. Условно бессмертные, мы имели возможность выбирать: жить до тех пор, пока живо первое тело, данное нам при рождении, или в определенный момент покинуть его и найти новое. Мы энергия, а наше тело – лишь сосуд. И хотя нас рожали обычные смертные матери, мы никогда не чувствовали прочной связи с сосудом. Если тело умирало, многие выбирали покинуть его и вселиться в новое. И хотя для прежнего его владельца это было равносильно смерти, никого и никогда это не смущало. Стать вместилищем считалось великой честью. Как здесь умереть за короля, например.

Он снова замолчал, потом вдруг сел и потянул меня за руку, заставляя сесть рядом. Как будто устыдился того, что лежит, а я стою на коленях у его кушетки. Кутаться в плед он не перестал, несмотря на то, что у камина было довольно тепло, но его хотя бы больше не трясло.

Его молчание затянулось, и я осторожно накрыла его руку своей, погладила судорожно сминающие плед пальцы. Они неожиданно оказались холодными, почти ледяными, словно Нергард все еще оставался в подземной пещере. Но от моего прикосновения его рука немного расслабилась.

– Мы потерпели поражение, – тихо продолжил он, снова глядя на огонь в камине. – Между уходом одного стража и появлением нового всегда проходило некоторое время. Даже если рождался он сразу, требовалось несколько лет на взросление. За это время порядок в касте всегда пошатывался, но как только страж входил в силу, он наводил порядок. Потом тех, кто жаждал больше, стало слишком много, а несколько стражей ушло почти в одно и то же время. Это спровоцировало частое нарушение самого главного правила. Многих перестала устраивать предопределенность источника. Одним казалось, что черпать силу из жизни и любви приятнее, чем из смерти и ненависти. А другие, наоборот, очаровывались мрачностью энергии смерти или соблазнялись мощью энергии гнева. Все перемешалось, и когда новые стражи подросли, навести порядок оказалось уже не так просто. Безнаказанность порождала вседозволенность. Нарушения нарастали, как лавина, мы перестали успевать предотвращать и наказывать. Результат не заставил себя ждать: мир треснул по швам.

– Как это? – не поняла я.

Он повернулся ко мне, скользнул взглядом (снова этим пустым, чужим взглядом) по лицу.

– В буквальном смысле. Реальность начала рушиться. Законы природы перестали работать. Это трудно описать, такое нужно видеть. Даже время порой шло не в ту сторону. Полное безумие. До полного коллапса оставалось мало времени. Был только один способ спасти наш народ: поменять мир. А для этого нужно было пройти сквозь туман небытия. Да вот только как двенадцать стражей могли провести через этот туман население целого мира? У каждого могущества есть предел. Нам не хватило бы сил создать столько порталов и держать их открытыми. На постепенный переход ушли бы годы. Годы, которых у нас не было.

– И вы ушли одни? – предположила я просто из того, что он здесь.

– Раж… Ты знаешь его как советника. Так вот, он предлагал сделать так. Уйти самим, взять с собой только самых близких. Несмотря на наши отличия от других, мы рождались и вырастали в обычных семьях, в окружении друзей. И сохраняли тягу к такой жизни даже после того, как меняли тела или переживали свое поколение. Многие стражи женились и заводили детей. Как правило, из-за этого потом и отказывались переселяться, не желая продолжать жить без любимых. У Ража была семья, и он думал прежде всего о ней. А у меня никого не было. Как он и сказал, я всегда оставался равнодушен, бесстрастен. Дело не во мне, а в том, что я был стражем смерти. Смерть беспристрастна. Для нее все равны. И для меня все были равны. Я воспротивился сам и убедил других, что так нельзя. Что надо забрать всех. А на вопрос: «Как?» предложил отделить сущности от оболочек и забрать с собой только их. Как умели делать мы сами. Провести сквозь туман небытия энергию гораздо проще, чем физические тела. И мы сделали так. Мы оставили в умирающем, разрушающемся мире оболочки – свои и чужие – и отправились в другой. Там мы, стражи, обрели новые тела сами и собирались вселить сущности в тела населения этого мира. Чтобы никто не сопротивлялся, мы объявили себя богами. Так было проще подчинить себе местных.

Я непроизвольно отдернула руку. По лицу Нергарда пробежала судорога, и он отвернулся от меня, восприняв это как осуждение. А я просто была поражена до глубины души и не знала, как реагировать.

Ведь он собирался уничтожить население целого мира, чтобы спасти население другого. Как это можно оценивать? Невыразимое зло для одних, последняя надежда для других. Эта двойственность так угнетала его?

– К счастью, мы не могли вселить сразу всех, – продолжил Нергард, несмотря на мое шокированное молчание. – Пришлось действовать постепенно. Каждый из нас занимался вселением своей касты в разных концах мира. Но что-то пошло не так. Не все тела принимали новые сущности, часть гибла, а с ними гибли и сами сущности, потому что они не могли покинуть тело без нашей помощи, а мы не знали, кому такая помощь нужна, пока не становилось слишком поздно. Поначалу мы не понимали закономерности, не могли найти причину. Потом предположили, что дело в развитии. Мир, в котором мы оказались, был слишком примитивен. И люди в нем были примитивны. Меньше знаний, уже кругозор, совсем другая психика. Не каждое тело могло принять нас. Пришлось затормозить процесс. Следовало подождать, пока мир разовьется и риски снизятся. Тогда-то мы и создали кристалины: временные вместилища сущностей. Построили для них хранилища, где оставили ждать своего часа. Ждали и мы, окруженные поклонением местных. Те, кто пережил вселение, стали нашими приближенными – жрецами, а все остальные служили нам и им. За это мы помогали им своей магией: у всех вселенных она осталась и даже передавалась по наследству, хоть и немного изменялась при этом. Мы строили вокруг себя новый мир, развивали его, чтобы приблизить возможность вселения для остальных. Тогда каждый из стражей поклялся менять тело снова и снова, продлевая жизнь, пока наша миссия не будет завершена. Мы сомневались, что в чужом мире на смену нам появятся новые стражи, поэтому мы были обязаны сохранять себя.

– Но это всего лишь пятое твое тело? – озадаченно уточнила я. Мне показалось, что речь шла о большом периоде времени.

– Как ты могла заметить, тело не стареет, пока я в нем нахожусь. – Его губ снова коснулась едва заметная улыбка. – Мы умираем от ранений и болезней, но не от старости. И лишь оставшись умирать с телом, умираем окончательно.

– Ясно.

Я коснулась его плеча, осторожно погладила, давая понять, что этот рассказ шокирует меня, но не отвращает от него. Нергард накрыл мою руку своей и слегка сжал. Похоже, хоть он и изменился, его чувства ко мне остались прежними.