Бестужев взглядом заставил его умолкнуть. Сказал:

– Ах, вот оно, значит, как… Ну что же, Иван Федулыч,снимаю мысленно шляпу перед вашей поистине американской предприимчивостью. Сподобными «прикрытиями» я в Петербурге еще не сталкивался… Кто посещалСтрумилина? – резко переменил он тон. – Ну?

Ерзая взглядом по сторонам, Тутушкин тихонько произнес:

– Олечка Серебрякова…

Мигуля издал неописуемый звук – то ли подавился, то ли тиховсхлипнул. Лицо у него перекосилось. Яростным взглядом призывая его молчать ине вмешиваться, Бестужев спросил:

– Как вы их свели?

– Обыкновенно-с… – пожал плечами Тутушкин. –Струмилин ваш, проживши в гостинице сутки, недвусмысленно стал намекать Прошке,что желает свободное от дел время посвятить нимфе из тех, что поприличнее.Прошка побежал ко мне. Дальше было совсем просто. Точнее говоря, это мне,дураку, так в первый день показалось. Потом-то…

– Что было потом?

– Да то и было, что влип, как кур в ощип! –передернулся Тутушкин. – На другой же день прижали вашего покорного слугув укромном месте к стеночке двое молодчиков. Сначала предъявили карточкиохранного отделения, потом потыкали пистолетами в физиономию и заявилиследующее: чтобы я забыл начисто, что привел Олечку к Струмилину, что они вообщена свете существуют, Олечка и Струмилин. В случае же, если я их дружескимсоветом пренебрегу, обещали множество приятных вещей – от поездочки за казенныйсчет в Нарымский край до Шантары, в кою меня спустят с камнем на шее…

– Интересно… – искренне сказал Бестужев. –Как они свои милые требования мотивировали?

– А никак, – огрызнулся Тутушкин. – Что тутмотивировать при таких документах и бельгийских пистолетах?! Кому-то, бытьможет, таких мотивировок и не хватило бы, но я же человек неглупый…

– И дальше?

– Ну что – дальше? Стал вести себя, как посоветовали.Забыл и про Олечку, и про Струмилина, благо в остальное они не мешались.

– Кто они-то, кстати?

– Ефимка Даник, цыган поддельный, да один из егоприказчиков. Про которого мне известно мно-ого веселого… достаточно, чтобывзять в толк: эти не шутят, что обещали, могут исполнить в точности и дажеболее того…

– Понятно, – сказал Бестужев. – И неужели увас, Иван Федулыч, так и не взыграл человеческий порок, именуемый любопытством?

– Да взыграл, конечно, – кивнул Тутушкин. –Мне, знаете ли, прежде всего интересно было, зачем им это вообще затевать?Доходы у меня перехватывать? Так ведь не посягали на все мое предприятие, однаОлечка им понадобилась… Ну, поскольку все остальные мои девицы оставались примне… и при гостинице, я им велел смотреть в оба и расспрашивал усиленно. Тольконичего интересного поначалу не проклевывалось – ну да, видели, как дамочка ввуалетке что ни ночь шмыгала в шестнадцатый номер… А вот потом… Анька Беляковапроболталась, что дамочка в ночь смерти вашего Струмилина была, как обычно, вего номере. А всего через часок ко мне в портерной подошел Даник и пристал, какс ножом к горлу: мол, должен я с ним немедленно ехать на гулянку к егознакомому. Хорошо, народу было много, сумел я от него вырваться, выскочил наулицу, прыгнул на извозчика, да так с тех пор и… на нелегальном положении-с. Яне дурак, господин ротмистр. Не знаю в точности, да и знать не хочу, что там вномере произошло, зато знаю – было все это неспроста. И если бы я с Даником поехал,лежать бы мне в Шантаре…

– Вполне вероятно, – задумчиво кивнулБестужев. – Даже наверняка. Очень уж неудобным вы для них сталисвидетелем… – и решительно встал. – Мне от вас пока что ничего большене нужно, господин Тутушкин. Слово свое я держу. Ермолай Лукич что-нибудьпридумает. Поедемте в город.

Передав Тутушкина под присмотр извозчика, он вопрошающеоглянулся на Мигулю, уже давно державшегося странно – с тех пор, как былоназвано имя женщины. Отошел в чащобу.

Мигуля проворно догнал его, тихонько выдохнул:

– Х-хосподи… Не было печали, да черти накачали…

– Кто такая Олечка Серебрякова?

– Блядь малолетняя, – выдохнул Мигуля. – Ужпростите на похабном слове… Не в ней дело. Дело в батюшке, Серебряков ДмитрийКузьмич, второе по значению лицо в губернской золотодобыче после Иванихина,первой гильдии купец и потомственный почетный гражданин, гласный городскойдумы, миллионщик… Две звезды имеет, за благотворительность пожалован мундиромведомства вдовствующей императрицы Марии с золотым шитьем и шпагою. В Петербургеиные двери пинком отворяет, а уж здесь… Ах ты, гимназисточка восьмогокласса… – Он постоял и сказал уныло, с грустной покорностью судьбе: –Меня, Алексей Воинович, папенька Серебряков запросто по стенке-с размажут, какклопа или таракана, да и вам карьеру подпортить могут…

– Значит, вы отстраняетесь от дела? – напрямикспросил Бестужев. – И рассчитывать на вас более нельзя?

Какое-то время казалось, что Мигуля ответит утвердительно.На лице у него боролись самые разнообразные чувства. Бестужев молча ждал,понимая, что слова бесполезны. Наконец Мигуля спросил:

– А вы, следовательно, отстраниться не желаете?

– Никоим образом, – твердо сказал Бестужев. –Во-первых, как я уже говорил не раз, Струмилин был моим другом. Во-вторых, яобязан вывести на чистую воду того, кто за всем этим стоит. То, что я от васуслышал о Серебрякове, меняет дело… но не кардинально. Я просто-напросто будусоблюдать предельную осторожность. Но не отступлюсь. Ермолай Лукич, я не имеюправа при создавшихся условиях от вас чего-то требовать…

– Петьку Сажина жалко, – кривя лицо, сказалМигуля. – Аглайка как мертвая сидит… А! – махнул он рукой с видомчеловека, все поставившего на последнюю карту. – Сопутствовать я вамоткрыто не берусь… не во всем. Но в отдалении буду присутствовать. Бог невыдаст, свинья не съест. Вы только поймите правильно щекотливость моегоположения и общую ситуацию…

– Я понимаю, – сказал Бестужев. – Спасибо,Ермолай Лукич. Есть еще честь у офицеров…

Он вернулся к пролетке и, сурово глядя на Тутушкина,спросил:

– У вас, Иван Федулыч, конечно же, есть какая-товозможность вызвать… некую юную особу в некое условленное место? Ведь правда?

– Ну, вообще-то…

– Есть и возможность, и место, – жестко сказалБестужев. – Это вытекает из самой природы ваших с ней отношений. Так вот,мы сейчас вернемся в город, и вы ее вызовете. И смотрите, не подведите меня.Коготок увяз – всей птичке пропасть.

– Вы только…

– Я вам, кажется, уже дал слово офицера, – сухосказал Бестужев.

– Падение нравов, причем катастрофическое – вот чего яникаким умом понять не могу, – говорил пристав Мигуля. – Почитайтегазеты – то гимназистка четырнадцати лет благополучно разрешилась от бремени,то в другой губернии за беременность исключили столь же сопливую, а в третьей –и двоих сразу… Был у меня… матерьяльчик на Олечку Серебрякову – признался оннеожиданно. – По другой, правда, так сказать, линии. Есть у нас вШантарске, изволите ли знать, подпольное общество «Эдем» – только вот к вашейнелегальщине не имеет никакого отношения, поскольку сии нелегалы собираютсяисключительно для танцев. Но танцуют они там в следующем виде: на барышнях нетничего, окромя чулков и шляп, на молодых людях – опять же ни черта, кроме шляпи галстуков.