Удар в корпус опрокинул всех с ног. По лодке прокатился гул, будто кто-то саданул по железной бочке кувалдой. Скорость резко упала, зато стрелка глубиномера быстро пошла вниз. Падая, Дмитрий Николаевич увидел безумные глаза вцепившегося в рули и ловившего раскрытым ртом воздух боцмана, и первое, что пришло на ум: «Вот так мы и погибаем! Быстро, неожиданно и глупо! Только что всё было в порядке, а мелькнула секунда и от порядка не осталось и следа».

— Да сколько можно! — крикнул, свалившись в очередной раз с дивана, штурман.

В центральный пост влетел Валентиныч и, оттолкнув в сторону вахтенного механика, бросился продувать балластные цистерны. Теперь по лодке прокатился гул яростного шипения. «Дмитрий Новгородский» замедлил падение, затем, остановившись и будто раздумывая, начал медленно и нехотя подниматься к свету.

Рядом, будто гигантский зелёный небоскрёб, высилась ледяная гора. Командир вместе с главным механиком первыми выскочили на внешнюю палубу и побежали в нос лодки. Носовой обтекатель со всей гидроакустической начинкой был смят, но цел. Валентиныч, тяжело вздохнув, заметил:

— Хорошего мало, но можно считать, что легко отделались.

— Да… — Дмитрий Николаевич посмотрел на айсберг. — Подрубили его под самый корень.

— Я слышал два удара. Второй — это, наверное, от рухнувшей на палубу сосульки.

— Что же делать?

— А что делать, командир? Не мешало бы где-нибудь подремонтироваться. Нам регламент во как нужен! — и в подтверждение Валентиныч провёл ладонью по горлу. — Я вообще удивляюсь, как мы до сих пор без серьёзных поломок обходимся. Не лодка, а золото!

Почти успокоившись, они направились в корму и обнаружили на выпуклом борту несколько глубоких вмятин.

— А это нам от бомб досталось, — Валентиныч тяжело вздохнул. — Теперь точно без ремонта не обойтись.

— От своих больнее вдвойне. Хорошо, хоть только лёгкий корпус.

Главный механик нахмурился и, закрыв глаза, прикидывал, сколько времени уйдет на ремонт, как вдруг на мостике рубки появился главный минёр и, заметив командира, бросился к нему.

— Товарищ командир! Товарищ командир!

— Что ещё? — мрачно спросил Дмитрий Николаевич, заметив взволнованное лицо Сачука.

— Товарищ командир, со вторым торпедным аппаратом проблема! А там торпеда!

— Ну? Чего тянешь?

— Замяли переднюю крышку! Она теперь подтекает.

— Так вытащите торпеду, пока не поздно.

— Обязательно! Я уже дал команду. Вот только, если труба аппарата заполнится водой, выдержит ли задняя крышка? Она ведь не рассчитана на давление изнутри.

— Подопрём раздвижным упором. Хотя, конечно, о том, чтобы поглубже нырнуть теперь придётся забыть. Да… ремонта выше крыши.

Командир на глазах помрачнел и в сердцах бросил:

— Издеваемся над лодкой! Навыделывались уже на хороший доковый ремонт! А где его здесь взять?

Будто ожидая своей очереди и, наконец, дождавшись, на палубу выскочил командир связистов Кошкин и, оглядываясь в поисках Дмитрия Николаевича, нервно выкрикнул:

— Товарищ командир! Вы где?!

У Дмитрия Николаевича недобро ёкнуло сердце. Похоже, что акустикой и торпедным аппаратом дело не закончится, но, увидев лицо Кошкина, он удивился. Вова светился, будто габаритный фонарь на корабле и, заметив командира, бросился в корму.

— Товарищ командир, только что радиограмму получили! Зайцев объявился!

— Максим?! Ремонт, Валентиныч, отменяется! — Дмитрий Николаевич радостно хлопнул главного механика по спине. — А я ведь что-то такое чувствовал! Уж давай, родная, доковыляем, как сможем. А потом и о ремонте подумаем.

Обернувшись к заслонившей солнце ледяной горе, он с чувством произнёс:

— Спасибо айсбергу! А могли бы не всплыть и такую радиограмму пропустить!

* * *

Буцефал подпрыгивал и норовил вцепиться в рукав. Максим изловчился и, схватив его забинтованными пальцами за ошейник, ткнул носом в сугроб. Даша громко рассмеялась и неожиданно спросила:

— Максим, а у тебя есть девушка?

— В смысле?

— Ну, ты дружишь с кем-нибудь из девушек?

Её детская наивность его развеселила.

«Вообще-то, в моём возрасте офицеры уже имеют семьи!» — подумал он, но вслух ответил:

— Мой друг Артём говорит, что мужчина не может быть другом девушки, если она красивая.

— Твой друг дружит только с некрасивыми девушками?

— Не сказал бы. С ними у него тоже отношения далеко не дружеские.

Даша, не разобравшись в его замысловатом ответе, мечтательно сказала:

— А за мной в школе мальчишка один так страдал! Всё мне записки любовные в тетрадку подбрасывал.

— А в моё время школьники друг другу «эсэмэски» шлют.

Они сидели на искусно выструганной неизвестным Максиму мастером лавочке у входа в дом и смотрели на бирюзовое море. Широкое, с перилами сиденье поддерживали два добротно вырезанных из брёвен медведя. Мастер, по всей видимости, хотел изобразить белых медведей, но от времени они давно превратились в чёрных и выгоревших на солнце. Рядом стоял столб с указателями в разные стороны света. Четырёхзначные цифры указывали расстояние до Москвы, Парижа, Киева, до Северного полюса и почему-то до Улан-Батора.

До полюса было ближе всего.

«Рукой подать», — подумал Максим.

Года три назад они выполняли поход подо льдами Арктики, и он точно помнил, что до полюса было дальше, чем сейчас. Теперь, когда он отправил радиограмму, о чём бы он ни думал, мысли непременно возвращались к лодке: получили они или нет? Почему не ответили? Что будут делать?

— Максим, расскажи о себе, — попросила Даша.

— С чего начать?

— Ну, как там у вас, в будущем?

— Неужели поверила?

— Если даже папа поверил…

— А мне кажется, что ничего он не поверил. Просто решил рискнуть. Или поверил, но наполовину: что я не враг, а, например, разведчик советской спецслужбы. Проводится секретная операция против немцев, а про будущее я так, для отвода глаз тумана напустил. Я же вижу, как он на меня посматривает. При мне ваши теперь слово боятся лишнее сказать. Феликс заискивать начал.

— А ты и вправду разведчик?

— О, Господи! — вздохнул Максим. — Давай уж лучше ты рассказывай, как тебя принимали в комсомол.

Солнца было много. Оно приятно грело, мороз не чувствовался, воздух застыл недвижимый. Максим вполуха слушал Дашу и думал. Думал о том, как изменчив мир, как он неустойчив и капризен и зависит от случайностей и совпадений. Вот одухотворённая Даша показывает ему свой комсомольский значок, а ведь пройдёт всего лишь, по меркам истории, мгновение, и этот значок превратится в раритет, один из тысяч осколков некогда огромной империи. А скажи ей сейчас об этом, так ведь не поверит, объявит врагом народа. Он, так и не поняв, о чём рассказ, прервал её: