– Он не любит грозы?

Кори покачала головой.

– Шесть лет назад его жена Марси погибла в грозу. Она выбежала за своей собакой, которая испугалась, и на нее упала ветка дерева. Это была громадная кривая ангофора… Во времена заготовок леса их называли делателями вдов. Древесина пробковая, но тяжелая, когда намокнет. Марси тоже была глухой, поэтому не услышала треск ломающейся ветки. Дэнни нашел жену придавленной, но пока он сбегал за пилой и распилил ветку, Марси умерла. Он винит себя, считает, что не должен был позволять ей выходить за собакой, должен был быстрее сдвинуть ветку. Он так себя и не простил.

– Это была не его вина.

– Да, не его. Но он же упрямый как осел. К тому же в это время года здесь бывает много гроз. У бедного старого Дэнни есть все основания для печали.

– Почему он не разговаривает?

Кори посмотрела на брата, стоявшего внизу, на темном склоне. Ее лицо смягчилось. В тусклом освещении веранды ее глаза больше не казались карими. Они посветлели, сделались теплыми и золотыми, как мед.

– По-моему, он делает это из чувства противоречия. А возможно, чтобы оказать сопротивление каким-то извращенным способом, понятным только ему одному. Больше всего он ненавидит, когда его считают слабым. В мире слышащих глухота – это инвалидность. Но пусть кто-нибудь попробует сказать Дэнни, что он инвалид. Если он не может говорить так ясно, как нормально слышащие люди, тогда уж лучше он не будет говорить вообще.

– Разве не стала бы его жизнь легче, если бы он попытался?

– О да, но даже не мечтайте сказать ему об этом. Последний из тех, кто попытался убедить его говорить, заработал перелом носа.

Я новым взглядом посмотрела на смутную фигуру на лужайке.

– Запомню, что не надо на него давить… Господи, это ведь не ты была, нет?

– Боже, нет! Учитель в школе. У парня были хорошие намерения, но Дэнни просто сорвался. Ему тогда было около пятнадцати. Тони сбежал за год до этого, и Дэнни не справлялся. Он настоял на том, чтобы ходить в обычную школу, хотя в те дни средняя школа в Мэгпай-Крике не имела соответствующего оснащения для глухих учеников. Его предупредили, настоятельно советовали вернуться в специальную школу в Брисбене. Слали письма домой, даже угрожали судебным иском – все без толку. В конце концов один из учителей попытался урезонить Дэнни и предложил помощь в оформлении заявки на грант для получения слухового аппарат и в обучении говорить, но Дэнни, в типичном для него духе, пошел на поводу у своих первобытных инстинктов и съездил бедолаге по физиономии.

– Немного чересчур, – заметила я.

Кори вздохнула.

– Для него быть глухим – не больше чем иметь зеленые глаза, когда у всех остальных они голубые. Он отказывается признавать ограниченность своих возможностей, что, должна сказать, к сожалению, не всегда служит к его выгоде.

– Однако ты должна восхищаться, что он придерживается своих убеждений.

Кори с сомнением хмыкнула.

– Но, полагаю, когда бедняга Росс О’Мэлли ждал у хирурга, чтобы ему вправили нос, он не аплодировал верности моего брата собственным убеждениям.

Я взглянула на Кори:

– Росс О’Мэлли? Он ведь сейчас преподает в начальной школе?

– Да, ты с ним, наверное, познакомилась?

– Пока нет. Его не было, когда у Бронвен начались занятия. У меня договоренность о встрече в понедельник.

Кори фыркнула.

– Повезло же тебе, посмотришь на чудака. Однако должна сказать, что у меня сохранились прекрасные воспоминания о Россе. Двадцать с чем-то лет назад он учил меня и Гленду в нашей средней школе. Тони – тоже.

«Тот самый Росс Гленды», – догадалась я.

– Какой он?

Кори достала из заднего кармана звякнувшие ключи.

– Немного чудной, но довольно милый. Какой-то запуганный, я думаю.

– Запуганный?

Она внимательно изучила ключи, взвесила их на ладони, потом посмотрела на меня.

– Вскоре после смерти Гленды Росс ушел из школы. Мы думали, что его перевели, но потом, год спустя, он вернулся. Я невольно гадала, не поразила ли его смерть Гленды больше, чем он показывал. Она была сто лет в него влюблена. Я жутко ревновала, ненавидела любого, кто отвлекал Гленду от меня. Но вернувшийся на следующий год Росс переменился: стал менее уверенным в себе, почти раздражительным. Как будто превратился в старика. Позднее я слышала, что в ночь смерти Гленды у жены Росса случился выкидыш, и вскоре после этого их брак распался. Неудивительно, что бедняга выглядел таким деморализованным.

– Думаешь, между ним и Глендой что-то случилось?

Кори отвела взгляд, переключив внимание на долину.

– Не знаю. Мы с Глендой вроде как поссорились и несколько месяцев до ее смерти не разговаривали. Я больше всего об этом сожалею, – тихо добавила она. Затем встряхнулась и хрипло рассмеялась. – Представить не могу, что между ними что-то было. Росс был ее первой серьезной любовью – к несчастью, единственной. В те дни он считался очень сексуальным, хотя, увидев его теперь, ни за что не поверишь…

Не знаю, что она собиралась сказать, но ее прервал на полуслове резкий сигнал клаксона. Внизу, на границе темноты, вспыхнули фары «Тойоты». Затем автомобиль покатил прочь по подсобной дороге, поглощенный вскоре черными деревьями. Мгновение спустя на веранду, топая, взлетела Бронвен, на ее бледном лице пылали алые пятна щек.

– Мама, Джейд тоже едет в школьный лагерь в следующую пятницу. Я не дождусь!

– Спокойной ночи! – проревела Кори на полпути по дорожке. – Увидимся в середине недели, а может, раньше.

Я не успела никому из них ответить, потому что Бронвен скрылась в доме, а Кори уселась в свой «мерс», нажала на клаксон, как ее брат, и с шумом покатила по подъездной дороге – свет ее фар то пробивался сквозь трясину теней, то исчезал, поглощаемый непроницаемым черным валом буша, который окружал Торнвуд и оберегал его от остального мира.

Я стояла в тишине, перебирая в памяти этот вечер: разговоры, душевность, вспышки веселья. Даже припомнила грустную нотку, на которой он закончился.

После хаоса нашей с тетей Мораг кочевой жизни я жаждала стабильности. И однако же меня всегда влекло к людям независимым и непредсказуемым. К художникам, музыкантам, поэтам. К изгоям, укрытым тенью необъяснимой тайны и при этом странно притягательным.

Как Тони. За исключением того, что он был лучшим в обоих мирах… или так я думала сначала. Уравновешенный и практичный. Вдохновляющий товарищ, внимательный возлюбленный. Организованный и амбициозный, контролирующий свой мир. Но стоило мне чуть-чуть поскрести поверхность, как проявлялся человек совсем другого сорта: вспыльчивый и скрытный, мучимый ночными кошмарами и долгими приступами молчания. В конце концов пропасть между нами оказалась слишком широкой.