горнячка, государственная бронь. Без специального указа самого правительства не имеем права посылать шахтеров на фронт. Броня!.. — рассмеялась она на всю комнату. — Да какая, говорю им, из меня броня, ежели я не под землей, а можно сказать, под облаками на пару с самим господом богом вкалываю. А старикашка-майор глаза выпучил и спрашивает: как это с самим господом богом? Ты что, говорит, девица, пришла сюда зубы мне, старику, заговаривать? А все зубы, представь, у него из белого железа. Хотелось съязвить: попробуй такие заговорить, да сдержалась. Терриконщица я, объясняю ему. А он опять глаза таращит: а что это такое? Профессия, говорю, есть такая, только не подземная, поверхностная. В таком случае принеси, говорит, справку, тогда и решим.

Увлекшись рассказом, Тоня ходила по комнате, изображая то майора со всеми его смешными ужимками, то представляла самое себя в разговоре с ним, серьезную, неотступно требовательную.

Воспользовавшись паузой, Варя спросила:

— Что ж, понесешь справку?

— Пошел он к черту! Все равно на фронт не пошлют. Не иначе как самой бежать надо. — И, захлопнув крышку чемодана, сказала решительно, как отрезала: — Все! — и протянула руку с повернутой вверх неотмытой черной ладонью. — Держи, дорогая подружка, и пожелай мне счастливого пути…

Варя подумала: может быть, ей и в самом деле лучше уйти? Пусть даже она не попадет на фронт, зато устроится на работу в другом месте, и то ей будет легче. Но все же сказала безнадежно:

— Чудишь ты, Тонька, не добраться тебе до фронта, не ближний свет…

— Доберусь! — с уверенностью ответила она. — Из самого Берлина от меня ждите письмецо. Ну, держи…

Но не успела Варя пожать ей руку, как в комнату вбежала Клава, сияющая, радостная.

— Вот это кино, девчата! Так колошматят фашистов, аж тырса с них летит, — и закружилась по комнате. — Победа! Скоро победим, вот увидите…

И словно только что разглядела примолкших невеселых подруг. Притихла.

— Похоже, с похорон, что такие хмурые? — сказала удивленно. Заметила на Тониной кровати чемодан, спросила: — Уходишь от нас, Тоня? Куда?

— К своему возлюбленному, — лукаво улыбнулась Ломова. Клава не поверила ей и попыталась угадать:

— К Пушкаревой перебираешься?

Тоня закусила губу, диковато покосилась на нее.

— Что, уже пронюхала? — И умолкла, словно задохнулась от гнева. Подхватила чемодан и быстро направилась к двери. Варя преградила ей дорогу.

— Не пущу! Если к Пушкаревой — не пущу! — закричала она. Глаза ее горели решимостью. Клава предостерегающе стала у двери. Тоня, не выпуская из рук чемодан, растерянно смотрела на подруг.

— Выходит, не я, а вы с ума посходили, — мрачно проговорила она. — Пушкарева будет меня на телефонистку учить. Не век же мне торчать на терриконике. — Казалось, девушка внезапно отрезвела, взгляд ее стал ясный, уверенно твердый. — На Пушкареву есть приказ, чтобы телефонисткой ее зачислить. И на меня будет.

Варя знала о таком приказе. Шугай издал его после того, как Аграфена получила письмо от мужа. Обрадованная, она всем показывала его, читала вслух и уверяла, что ее Никита жив-здоров, бежал из плена и теперь опять воюет. Аграфена ругала на чем свет стоит кого-то, называла злостным ябедником и грозилась, чего б это ни стоило ей, вывести подколодную змею на чистую воду. После того в поселке стали поговаривать, будто Пушкарева уже не пьет. Варя не особенно доверяла этим слухам. Но нельзя было не верить Шугаю — не мог же начальник шахты издать такой приказ, если б не был уверен, что Аграфена не справится с работой телефонистки. И Варя немного смягчилась.

— Ну и учись на телефонистку, — заговорила она тоном доброй подруги, — а зачем тебе идти к Аграфене, разве у нас плохо?

— Ей, Аграфене Васильевне, плохо, — с жалостью в голосе сказала Тоня, — ребятишки ее в детском доме, сами знаете, а Стаська не захотела у нее жить, ушла. Осталась одна, как палец. А с одиноким человеком всякое может случиться…

— Да ведь она самогонку хлещет, — не выдержала Клава, — и тебя…

— Что меня? — не дала ей договорить Тоня.

— А то, что пьете вместе, — наступала Лебедь, — тебе б подальше от нее, а ты липнешь…

Тоня болезненно улыбнулась, вздохнула и сказала с тоскливым укором:

— Эх, Клавка, знала б ты, какая золотая душа у Аграфены Васильевны, не стала бы наговаривать лишнего. А то только и видите, когда выпьет.

В сенях послышались чьи-то шаги. В комнату вошла Пушкарева. На ней было свежее легкое платье, на голове пестрая косынка, лицо улыбающееся, и вся какая-то живая, праздничная.

— А я уж, Тонечка, грешным делом, решила, что ты передумала, не придешь.

Тоня засмущалась, перехватила чемодан в другую руку.

— Да надо же с девчатами попрощаться, Аграфена Васильевна.

— А чего с ними прощаться? За границу уезжаешь, что ли? — удивилась Аграфена. — И вдруг ее осенила мысль: — Варя, Клава, знаете что: пойдемте к нам на Тонино новоселье, а? — Девушки недоуменно переглянулись. А она продолжала уговаривать: — Песни споем, станцуем. У меня патефончик свой. При немцах все до нитки променяла, а патефон держала до последней минуточки.

Лицо ее улыбалось, глаза сияли, будто загодя видела: до чего же весело проведут они время. Глядя на нее, Тоня не выдержала и тоже стала уговаривать:

— Ну Варюха, ну Клава, ну пойдемте. Вы же мне родные. Родней никого нет.

— Ах, врунья ты, врунья, — только и сказала Варя и обняла подругу.

Вскоре уже они все вместе шли к землянке Пушкаревой.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Новый двухэтажный каменный дом выстроили на самом краю поселка. Королев несколько раз навещал в нем Горбатюка. Последнее время председатель шахткома стал часто болеть. В этом же доме поселилась и Круглова. Каждый раз, подходя к подъезду, Сергей невольно бросал беглый вкрадчивый взгляд на ее балкончик.

Для Сергея уход Татьяны не был неожиданностью. Знал: рано или поздно это должно случиться. Тесен был домик Недбайло для такой большой семьи. Его удивило то, что она ни разу даже словом не обмолвилась о своем уходе, будто это было ее, только ее личное дело. Ясно, что Королев не имел никакого права препятствовать ее желанию. В конце концов кто он для нее?..

На шахте, казалось, никто не заметил перемены в семье Королевых. Один лишь Шугай с присущей ему грубоватой манерой шутить как-то сказал в присутствии Кругловой:

— Все же отомстила тебе Татьяна Григорьевна, парторг. Было время, когда ты от меня отделился, а теперь она от тебя сбежала.

Сергей заметил, как лицо Татьяны залилось краской, и сейчас же перевел разговор на другое.

Теперь Королев реже встречался с Кругловой, но думать о