Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Подожди здесь, — сказал Ноубл.
Подойдя к одному из высоких деревьев, он схватился за нижнюю ветку и, раскачавшись, поднялся на нижнюю развилку. Затаив дыхание, Венис следила, как он без усилий взбирался наверх, а потом перепрыгнул с верхушки дерева на вершину скалы.
— Это обязательно? — крикнула Венис.
— Нет, но таким образом мы сэкономим час и обойдемся без тяжелого подъема, — крикнул в ответ он и, размотав веревку, намотанную у него на локте, бросил Венис один конец. — Обвяжи ее вокруг пояса и ухватись за веревку, пока…
— Пока я буду идти по скату скалы, ты будешь тянуть. — Сделав то, что он сказал, Венис расположилась у основания огромного выхода породы.
— Ты уже это проделывала, — заметил Ноубл, выбирая слабину веревки.
— Дважды. Это было просто восхитительно.
— Тогда, Венис, будь готова испытать восхищение в третий раз, — сказал Ноубл и начал тянуть ее вверх.
Все шло гладко: прижимаясь к туго натянутой веревке и перехватывая руки, Венис поднималась вверх и через несколько минут добралась до вершины. Схватив ее за воротник куртки, Ноубл поднял Венис и поставил рядом с собой.
Тяжело дыша, они стояли на вершине утеса и улыбались друг другу.
— Отлично, — сказала Венис, чувствуя, как ее переполняют удовольствие и возбуждение. — Что дальше? Куда мы пойдем?
Не говоря ни слова, Ноубл мягко взял ее за плечи и развернул кругом.
Под ними лежало возрождавшееся к жизни поле.
Среди черных, обуглившихся остатков сгоревшего леса расстилалась, словно отрез тончайшей ткани, зеленая трава, и замысловатое смешение нежных, высоких трав и горных цветов колыхалось на слабом ветерке.
— Фантастика, — прошептала Венис.
— На меня это всегда производит такое же впечатление, — кивнул Ноубл. — Просто волшебство, как земля возвращает себе то, что потеряла.
— Как давно был пожар?
— Три года назад.
— Ты шутишь! Здесь была бы выжженная земля, если бы пожар был так недавно.
— Я понимаю, что этому трудно поверить, но это правда. Я боялся, что не смогу уйти от того пожара.
— Ты был здесь?
— Не совсем здесь, — он усмехнулся, — около двух миль на юг. Я видел дым. Давай спустимся туда.
Ноубл спустил ее с обрыва и быстро спустился следом. Оказавшись на земле, он снова взял Венис за руку и повел в поле по густой траве, которая смягчала их шаги, мимо причудливых грандиозных шпилей обуглившихся древесных стволов, придававших лугу соборную величавость.
— У меня такое чувство, что я должна говорить шепотом, — призналась Венис.
— И у меня тоже. — Остановившись, Ноубл выпустил ее руку и указал на низкие кусты: — Здесь недолго будет такая священная обстановка. Птицы уже вернулись, и при таком количестве ягод вокруг я не удивлюсь, если медведи тоже вернулись.
— Медведи?
— Не бойся, Венис. — Озорно выгнув брови, он протянул ей руку. — Я защищу тебя от больших злых медведей.
— Ха! — Она оттолкнула его руку. — Медведи не пугают меня, а интересуют. Я никогда не видела медведя-гризли. А если мне и требуется защита от кого-нибудь, так только от тебя.
— Мудрая женщина, — игриво сказал Ноубл, наклонившись ближе.
— Да? Если я такая мудрая, то что я делаю здесь с тобой? — Слова слетели с ее губ бесконтрольно, и Ноубл моментально стал серьезным.
— Ты здесь, потому что любишь меня и хочешь быть со мной, так же, как я люблю тебя и хочу быть с тобой.
— Любви недостаточно, Ноубл, — печально сказала Венис.
— Почему? Потому что ее было недостаточно для твоих отца и матери?
Она посмотрела на него, стараясь понять, есть ли отвращение в его взгляде, но увидела только сострадание.
— Милтон рассказал тебе об их разводе, — догадалась она.
— Да. Но почему ты сама не рассказала мне, Венис?
— Мне было нельзя, — просто сказала она. — И к тому времени, когда ты стал жить у нас, я почти убедила себя, что моя мать умерла. А еще я думала, что ты, будучи католиком, возненавидишь меня, если узнаешь, что мои родители развелись.
— Расскажи мне о ней, Венис, — покачав головой, попросил Ноубл.
— О моей матери?
— Почему ты так удивлена?
— Не знаю, — откровенно призналась она. — Я… Я никогда прежде не говорила о ней.
— Никогда?
— Всего пару раз с дядей Милтоном. Мне не позволяли произносить ее имя. Это стало привычкой, которой я просто придерживалась.
— Что ты помнишь о ней?
— Ничего. Нет, не смотри так недоверчиво. Это правда. Они с отцом развелись, когда мне было всего два года. — У Ноубла был такой грустный и сочувственный вид, что Венис порылась в памяти, чтобы что-то предложить ему. — Мне кажется, она часто танцевала со мной. Я помню, как меня кружили и кружили, а я смеялась.
— Продолжай.
— Больше мне нечего рассказать, — смущенно сказала Венис. — Я даже не помню, какой у нее был голос.
— А письма?
— Писем не было, — печально ответила она. — Я даже не знаю, умела ли она писать.
— О, Венис, несомненно…
— К сожалению, Ноубл, все, что мне известно о матери, я знаю от Милтона и по случайным замечаниям отца. Они оба твердо уверены в одном: моим родителям ни в коем случае нельзя было вступать в брак. — Быть может, ей все-таки удастся заставить его понять. — Дядя Милтон сказал, что они были как вода и масло, что матери нужна была свобода, как людям нужен воздух.
— А Тревор?
— Он только сказал, что если у него нет ко мне ни капли привязанности, то я должна винить в этом свою мать, потому что она лишила его способности любить.
— И ты ему веришь? — скептически спросил Ноубл.
— Я не знаю, чему верить. — Венис всплеснула руками, раздосадованная тем самым вопросом, который преследовал ее в юности. — Раньше я думала, что когда-нибудь увижу ее, — с тоской в голосе продолжала она, — но через несколько лет поняла, что она никогда не вернется. А потом она умерла. Дядя Милтон сказал мне. Он приехал к нам на Рождество, мне тогда был шестнадцать. В один из вечеров, когда отца не было, он воспользовался этим и высказал мне свои соболезнования. Я никак не могла понять, о чем он говорит. Он был расстроен, ему было страшно не по себе, бедный дядя Милтон. Моя мать, объяснил он, умерла полгода назад.
— Господи, Венис! — Ноубл раскрыл руки, и она охотно шагнула к нему в объятия.
— Я слишком жалею себя. — Почувствовав его теплые и сильные руки, Венис глубоко вздохнула, уткнувшись в рубашку.
— Это не так.