Прямо у лесенки стоят хилой толпой только здесь увиденные мной евражки, странно похожие на вставших на задние лапы кошек, даже страшно немножко на них глядеть; выразительно смотрят, протягивают лапки: «Дай что-нибудь!» Совсем не боятся. Надо же! Поизумлявшись, поднимаюсь в вагон. Навстречу густой дух, и – песня. «Северр-ный вар-риант!» Видимо, на бис. Край света. Незнакомая жизнь. И попробуй только пожалеть их, сказать им: «Как же вы тут?!»

Вдруг позвонила какая-то тетя Кира:

– Наша дача под Ригой этим летом свободна! Приезжай!

Заманчиво, однако, увы, ошиблась номером! И так сорвалось несколько поездок на Запад, и тут еще эта нелепость! Может, действительно, суть в какой-то нашей несуразности, из-за которой вдруг перестало это дело клеиться?

Зато этот год с самого начала был богат поездками в других направлениях. Сперва это казалось мне чуть ли не поражением. Ну что тебе, скажем, Кольский полуостров? К тому же, повисев часа полтора над Мурманском, мы вдруг услышали голос пилота:

– К сожалению, по погодным условиям Мурманск не принимает! Летим обратно!

Мы сели в Пулково и полночи ждали, когда снова объявят вылет. Рядом сидели, переговариваясь, мои спутники. И вдруг я стал чувствовать, что досада и усталость, вместо того чтобы расти и замучить меня вконец, почему-то исчезают, заменяются спокойствием и даже какой-то радостью – и все дело в них, в моих спутниках. Никто из них не унывал, не бегал скандалить, размахивать какими-то корочками, дающими какие-то особые права. Все вели с себя с достоинством, спокойно и весело, никто даже мысли не допускал, что этот мелкий эпизод стоит того, чтобы портить настроение. «Может, северная закалка? – подумал я. – Какие же молодцы!» Я и сам наполнялся силою и уверенностью. Кто чего-то такое говорит, что народ у нас так себе? На самом деле – замечателен он!

Вместо Мурманска я поехал в Мончегорск – но на этот раз уже поездом. Ехали сутки. Тяжело? Отлично! Моими попутчиками в купе были трое мужчин – и я снова был поражен их спокойной уверенностью, добродушием, открытостью. Самый приветливый и предупредительный оказался главным врачом областной психиатрической клиники в городе Апатиты. Трудные характеры его пациентов, мне показалось, никак не повлияли на его собственный характер, скорее наоборот – я думаю, его добродушие им помогло.

Второй, с холеной седой бородкой, оказался специалистом по специфическим заболеваниям этих мест: климат, долгая полярная ночь, вредные производства (чего только не добывают там, рискуя здоровьем). Но разговаривал он просто, ужасами не пугал: «Все под контролем!» Больше он рассказывал о полезном и приятном сотрудничестве с норвежцами и шведами: «Сажусь в машину – и в тот же день там».

Третий, самый молодой в купе, был бригадиром сварщиков-трубоукладчиков, он вел себя бурно, многое злило его в предстоящей работе – но то была скорее дотошность, желание исправить, но уж никак не бросить.

Но главное, что разволновало меня, – их восторг после посещения Петербурга: какая воспитанная молодежь, какие приветливые официанты! Пришлось мне оправдывать высокие оценки моих попутчиков, я старался как мог и приехал, я надеюсь, в несколько лучшем виде, чем был до этого. Я видел жизнь многих стран, и что-то мне мерещится, что наша жизнь – самая позитивная.

Такая мысль, как ни странно, посетила меня и в самолете, летевшем рейсом Шарм-эль-Шейх – Каир и попавшем вдруг в зону жестокой турбулентности. Сперва все старались держаться, потом, когда вдруг самолет заскользил вниз, начались крики. И только в хвосте, где сидела наша пляжная компания, стоял хохот.

– Не боись! – кричал лысый хирург. – Если кому чего оторвет – пришью!

И когда самолет, сильно тряхнув нас, все-таки сел и в салоне страшно запахло жженой резиной, молодая толстая женщина (из деревни, как она говорила нам), нюхнув, сказала вдруг:

– У пилота галоши сгорели!

Первыми после нас захохотали наши бывшие друзья с Украины, потом другие народы заинтересовались причиною нашего веселья, и фраза, переведенная с русского на немецкий, английский, китайский и японский, прокатилась волной хохота от хвоста к носу. Живем!

Порой жизнь зажимает так, что не продохнуть. И почему-то особенно к концу года. Так уж приучили нас – жить циклами в триста шестьдесят пять дней, и где-то после триста пятидесятого дня скапливается безумная тяжесть, которую надо как-то сбросить. Но как? Не отвертишься. Приезжает знакомый шведский поэт, который за десятилетия нашего общения так и не выучил ни слова по-русски, как, впрочем, и я – по-шведски. Раньше спасало нас слово «Сколь!», которое в приблизительном переводе означает «Вздрогнем!», но теперь для «вздрагивания» нет уже ни здоровья, ни достаточных средств, ни, как ни странно, времени, хотя раньше его хватало на все. Мало того, примерно в эти же дни прибывает родственница, вдова любимого моего двоюродного брата – утратившая, увы, возможность самостоятельного передвижения, – значит, все эти дни придется передвигаться вместе с ней. Ну почему так зажало? Расплата за прежние лихие дни? Я вроде все рассчитал. Всегда гордился своей изворотливостью. Ровно неделю перед их приездами должна была занять поездка в Молдавию. А уж после Молдавии… Я был должен быть бодр! Энергичная фраза: три слова, заметьте, на букву «б»!

И тут – облом! Отменилась поездка! Где же силы черпать? Утром первого «не молдавского» дня я был в полном отчаянии. Зазвонил телефон. Жизнь кончается тогда, когда не ждешь радости даже от лучших изобретений человечества: телефона, мобильника… о телевизоре я уже и не говорю. Откуда ждать помощи? Может, душа?

…В Молдавии я был полвека назад – но воспоминание сохранилось яркое, словно это было вчера. Вспомнил, как в беззаботной юности, получив гонорар, шел по улице и вдруг купил билет и улетел в Кишинев, который мне рисовался раем. И так и вышло. Несмотря на зиму, какие-то деревья цвели. Пригревало солнце, и, главное, люди были ярко и как-то празднично одеты. Некоторые, правда, шли в расшитых узорами молдавских полушубках-дубленках, но обязательно нараспашку, открыв себя солнцу.

«Жить хорошо! – пришла мне в голову вполне естественная мысль. – Но почему же иногда возникает зло? Это ж требует усилий, активных действий! Зачем? Ведь сама по себе – жизнь прекрасна!»

И тут же эта гипотеза получила подтверждение. Слегка приустав и, может, от этого слегка приуныв, я зашел в стекляшку-столовую, нагретую солнцем, и только сел, как из-за соседнего столика ко мне радостно кинулись два местных жителя с золотистой бутылкой коньяка.

«Выручай, друг!» Я уже понял их мысль… но, как оказалось, не до конца. «Ну… садитесь». Я вежливо встал. «Да не можем мы! На работу опаздываем! Заказали вторую бутылку, не рассчитали». – «Ну-у…» – «Да мы оплатили, не бойся!» – «Тогда могу». – «Ну спасибо!» Они еще и благодарили меня. Помню то счастье! И не забуду вовек. Что же ты приуныл-то? Из-за того, что ты сейчас не в Молдавии? Да какая разница!..