– Два пива, да будь добра, милая, в те стаканы, которые наверняка вымыли.

Барменша смерила мою подругу таким взглядом, который я хорошо помнила из детства: Ронни приберегала его для самых отчаянных дебоширов и действовал он безотказно. Секунду мне казалось, что хозяйка велит «шкафам» выкинуть нас на улицу, но видимо, что-то в ответном взгляде Роуз её впечатлило, потому как она в итоге хмыкнула, сгребла деньги и кивком указала на свободный столик.

Обреченно вздохнув, я села.

Через пару минут подошла Роуз с двумя бокалами и я, не скрывая осуждающей мины, протянула руку за своим.

– Обязательно вести себя так, чтобы каждому хотелось тебя прикопать в темном углу?

Весело рассмеявшись, она откинулась на спинку стула, сделала большой глоток пива:

– Когда не ставишь целью всем нравиться, жить становиться не в пример легче.

– Намекаешь на то, что я стараюсь нравиться всем?

Она пожала плечами. Даже если Роуз и было неуютно в этом мрачном месте, выглядела она восхитительно расслабленно.

– Тактичность – твое второе имя.

– Что плохого в том, что я хорошо воспитана?

– А что хорошего в том, что ты из-за этого, как ты говоришь, «воспитания», постоянно себя тормозишь?

– Ты всё никак не можешь смириться с тем, что я не скоростной болид? Уймись, Роуз, некоторые люди от рождения медленные. Есть те, которые перекраивают мир по своему усмотрению и им все нипочем, но я не такая! Я из того ведомого большинства, которое уступает сильному и довольствуется малым. Ты ошиблась, когда посоветовала мне мотоцикл. Помнишь, при нашей первой встрече?

– У тебя усы.

– Что?

Она перегнулась через стол и провела над моей верхней губой, стирая пенный осадок. От нежного прикосновения ее пальца в груди замерло, захотелось немедленно прекратить этот глупый спор, допить дурацкое пиво, вернуть чертову машину в салон и вернуться в отель, заняться чем-то действительно приятным. Не говорить, только целоваться.

Но не здесь. Определенно не здесь.

– Роуз… Мне не кажется, что это подходящее место, чтобы так явно выказывать свою привязанность. Те парни у бара как-то нехорошо на нас смотрят…

– Воспитанная умница, – пробормотала Роуз как грязное ругательство, но руку убрала. – Сколько раз я предлагала тебе заменить твой форд?

Я задумалась.

– Точно не меньше десяти.

– Я была достаточно настойчива? Проявляла силу и давление?

Напоминание о тех пустых ссорах не нравилось мне, и не понимая, куда она клонит, я начала заводиться:

– Как будто ты сама не знаешь! К чему ты это?

– К тому, что почему же тогда ты, ведомая овечка, не уступила покорно мне, раз ты такая слабая, как утверждаешь?

На слове «овечка» я ощутимо вздрогнула. Слегка севшим голосом ответила Роуз, моля Бога, чтобы она не заметила в моем лице ничего странного:

– Эта машина была важна для меня.

– То есть, ты все-таки подтверждаешь, что готова показать зубы в моменты, когда кто-то пересекает незримые границы?

Против воли я вспомнила, как Майк спросил меня про Лукаса.

– Да. Но это ничего не доказывает, у каждого есть места, куда нельзя посторонним. Но я не вижу связи между отстаиванием личного пространства и риском свернуть себе шею на крутом повороте из-за превышения скоростного режима.

– Но ты не против, когда его превышаю я. Или против, но молчишь? Из вежливости? – в голосе Роуз появились опасные, злые ноты.

– Нет. Не из вежливости, – но из ее глаз так и не уходило жесткое выражение, и я нехотя добавила, зная, что еще пожалею о своих словах.

– По правде сказать, я обожаю в тебе это. Обожаю это ощущение, когда я рядом с тобой, а ты куда-то мчишься.

Вдруг повеяло пьяным ветром, в ее глазах расцвели огненные фейерверки.

– Я знала, что не ошибаюсь.

– Роуз, нет.

– Что нет? – она смеялась, о, как она смеялась! Мне никогда не забыть той шальной и дикой ее улыбки, толкающей на подвиги и безумства.

– Ты что-то задумала. Не делай этого.

– Я просто хочу, чтобы ты меня прокатила. Ключи под рукой?

– Роуз, черт тебя дери…

– Под рукой?

– Да, но… Стой!

Но она уже легко вскочила со своего места и, стремительно пошла к бару. Я тоже поднялась и осторожно пошла за ней, готовая ко всему. В животе свернулся тугой, нервно подрагивающий узел, с каждым шагом в висках все сильнее звенело «опасность, опасность».

Качки, всё так же стоявшие у стойки, при приближении Роуз развязно ухмыльнулись и без напоминания раздвинулись, подпуская ее к стойке, но она не стала заказывать пиво. Подойдя вплотную к тому здоровяку, что был пошире и повыше, со всей дури стукнула его кулаком в грудь и заявила громко, на всё помещение.

– Ставлю сотню, у тебя маленький член.

Вдруг стало очень, очень тихо. Мне показалось, что время превратилось в густое желе, потому что за одну секунду я успела

– увидеть, как на тупом лице громилы проявляется осознание того, как именно его оскорбили

– сломя голову кинуться из бара, направляясь к машине

– обернуться на бегущую следом Роуз и увидеть, что она… смеется!

Вдруг всё пришло в движение и слилось в безумный клубок звуков: разъяренная брань грохочущих мужчин, выкрикивающих угрозы, вопли хозяйки, шум опрокинутых стульев, кровь, стучащая в ушах. Запрыгивая в машину я кожей ощущала, как меня за загривок схватит грубая рука и встряхнет об асфальт, словно напрудившего на ковер котенка; заводя стартер, слышала приближающееся «тварь, я сейчас покажу тебе, какой у меня член»; переключая передачу боковым зрением видела жесткие пальцы, готовые вцепиться в мое горло и вытащить из сиденья прямо через верх двери…

А потом я утопила газ в пол и все постороннее исчезло,

Остались только беснующийся ветер, предельная скорость, лед свободы на губах и хохот, демонический хохот, заставляющий жать педаль до умопомрачения, вжимаясь в сиденье, смещая привычные ценности понятного мира на неизвестные полюса.

Я думала, что смеется Роуз, но только спустя полчаса с визгом затормозив перед салоном, поняла, что смеялась я сама.

* * *

Не всё из того, что происходило после, осталось в моей памяти.

Как возвращали машину, как молчали по дороге в отель, как поднимались в номер – не помню.

Но ощущение беспредельной ярости, поющей в моей крови так чисто, что, наверное, мной можно было закалять сталь;

тело Роуз, прижатое к стене – я хотела разорвать её в тот момент, разодрать на части за то, что она так безрассудно поступила, так бездумно рисковала;