с ребенком. Это совершенно ничем не обосновано», – утверждал в 1965 году председатель Ялтинского территориального совета по управлению курортами профсоюзов. Дети мешали некоторым практикам, специфичным для курортов: «Все-таки человек на отдыхе ведет себя не так, как на работе». Как было сказано в главе первой, еще в 1920-е годы курорты ассоциировались со случайными внебрачными связями. Пропагандистские фильмы поддерживали этот «романтический» образ: камеры операторов долго задерживались на верандах, где сидела молодежь, на пейзаже и главное – на видах заката[371]. Формально курортный режим должен был исключать романтические отношения, прежде всего благодаря известному всем одиннадцатичасовому отбою; за нарушение этого правила человека могли выгнать с курорта и к тому же пожаловаться его начальству на работе. Авторы письма в сочинскую газету «Красное знамя» выражали беспокойство по поводу любовных связей, процветавших в санатории, где они лечились: большинство отдыхающих, писали они, домохозяйки, которые «подыскивают себе удобных мужчин», а «мужчины ищут в первую очередь женщин» (директор санатория заявил после этого, что не отвечает за поведение отдыхающих вне территории здравницы) [Лиходеев 1968][372]. Как ясно из фильма «Старые стены», вышедшего в 1973 году, к этому времени курортные романы воспринимались как обычная, хотя и не выставляемая напоказ, часть отпуска. Об этом свидетельствует сцена, в которой группа женщин возвращается в свои номера на рассвете, чтобы не нарушать правило отбоя, так как провели ночь за пределами санатория. В рассказе «Местный хулиган Абрамашвили» В. П. Аксенов выводит 18-летнего грузинского юношу, взбирающегося на балкон второго этажа, чтобы получить свой первый интимный опыт с опытной замужней русской женщиной – посетительницей санатория [Аксенов 1966]. Возьмем «Любовь и голуби», картину, о которой уже говорилось: деревенский житель, уставший от упреков жены, увлекается чиновницей, которую встречает во время лечения на курорте[373].

Из-за давнего советского табу на обсуждение любых сексуальных вопросов о таких романах известно мало. Исследователи расходятся во мнениях относительно того, почему в СССР так неохотно говорили о сексе на публике: идеологические императивы, направленные на деиндивидуализацию личности, крестьянское отношение к сексу как к чему-то нечистому, недостаток знаний, отсутствие возможности уединиться? «Секс был глубокой и постыдной тайной, о которой не следовало говорить», – пишет Е. Горохова, выросшая в Ленинграде в 1960-е годы; несмотря на активную сексуальную жизнь, такие отношения вызывали у нее «чувство глубокого стыда». В результате советская молодежь до 1980-х годов не получала никакого сексуального образования, что лишь усиливало ассоциацию секса со странностями и отклонениями. Но отношение к случайным внебрачным связям в целом было терпимым. Советский физик-эмигрант упоминает об одном опросе: 50 % женщин, удовлетворенных своим замужеством, считали внебрачные отношения нормальным явлением [Gorokhova 2009: 226, 228; Stern 1979: 145; Rotkirch 2004].

Опираясь на свидетельства относительно сексуальных практик, оставленные советскими эмигрантами в 1970-е годы, писатель М. А. Поповский предполагает, что, собираясь провести стандартный двухнедельный отпуск в доме отдыха, женщины преследовали единственную цель – «найти себе мужчину». Лихорадочное образование пар происходило в первый же день; иногда связь длилась все две недели, но некоторые отдыхающие периодически меняли партнеров. Как признавали информанты Поповского, такой отпуск давал возможность одиноким женщинам получить свою «долю человеческого счастья» [Поповский 1985: 138–139]. Советский сексолог-первопроходец И. С. Кон заключает:

О турбазах и домах отдыха и говорить нечего: вырвавшись из-под контроля родителей или супруга, молодые и не очень молодые люди пускались во все тяжкие, лихорадочно и вместе с тем уныло, как будто они выполняли и перевыполняли производственный план, наверстывали то, что было недоступно в повседневной жизни. На этот счет был тоже анекдот. Иностранца, вернувшегося из СССР, спрашивают: «А публичные дома у них есть?» – «Есть, но почему-то они называются домами отдыха» [Кон: 2010 275–276].

Отпуск мог порождать и более «законные» романтические отношения – ухаживание, которое заканчивалось браком. Повсеместные танцевальные вечера на курортах и турбазах, разумеется, облегчали знакомства, завязываемые с этой целью, но руководители курортов, с их традиционной советской сексофобией, не обращали внимания на этот аспект [Russia’s Sputnik Generation 2006:169][374]. Несмотря на расхожее выражение «в СССР секса нет», дети (или супруги) не должны были узнать о похождениях, имевших место на курортах и в домах отдыха. То, что случилось в Сочи, оставалось в Сочи.

Советские здравницы всегда строились исходя из принципа разделения по полу и возрасту. На протяжении 1950-х годов в большинстве из них, будь то санатории или дома отдыха, прибывающих размещали в больших комнатах или палатках, рассчитанных на 6-12 человек; даже если среди них были муж и жена, им приходилось обитать в разных местах. В более современных заведениях имелись двухместные номера для супругов, но отсутствовала комната для ребенка, а кровати были всегда одноместными и узкими. Весь режим советского отдыха был ориентирован на интересы и нужды взрослых. Для детей нужно организовывать отдельные культурные мероприятия и устанавливать другие нормы питания, и за ними необходимо присматривать, настаивали чиновники. Чужие дети могли испортить отдых советским взрослым гражданам. Взрослые могли принимать солнечные ванны обнаженными, но не в присутствии подростков, и руководитель одного из ялтинских курортов получал немало жалоб на этот счет. Считалось, что детей и подростков лучше всего отправлять в пионерские лагеря и на комсомольские турбазы, где они живут со сверстниками, а не со взрослыми, у которых есть свои особые потребности[375].

Некоторые наблюдатели полагали, что семейный отдых идеологически неприемлем для социалистического общества, в котором коллектив важнее семьи, а буржуазное потребительство должно уступить место аскетическому образу жизни и упорному труду. Существование двух различных систем учреждений отдыха – для детей и взрослых – отчасти отражало утопические мечты об исчезновении семьи (которое, с точки зрения отдельных теоретиков, влекло за собой и исчезновение секса), а официальное восстановление семейных ценностей в 1930-е годы не означало реабилитацию семьи как эмоциональной единицы. Государственная идеология не позволяла публично признать наличие сексуальных отношений и не находила никаких оправданий для романтических поездок законных супругов: курортный роман был одним из порождений этого двусмысленного отношения к здоровому супружескому сексу [Кон 2010; Field 2007: chap. 4; Bernstein 2007:191][376]. Кроме того, отношения между мужем и женой грозили подрывом отношений внутри рабочего коллектива, более значимых для общества. Отпуск в доме отдыха, как он выглядел в 1950-60-е годы, приводил к вхождению отдельных людей в новый коллектив, усиливал соотнесение человека с рабочим местом, укреплял привычки, нацеленные на сотрудничество и солидарность, вызывал к жизни дружеские отношения, не связанные с семьей и окружением по месту жительства[377].

Наконец, семейный отдых (муж и жена или родители