– Кливер и прямые… но зарифьте бизань, ребята! – выкрикнул он. И матросы взбежали по вантам, их угрюмость как рукой сняло. Теперь они улыбались и смеялись, двигаясь по реям, огромные складки кремового полотна падали, словно тучи, чтобы их тут же развернули и закрепили, натянув, почти без суеты. Рол встретил взгляд Галлико и кивнул.

– Да, они истинные моряки. – И повернулся к старшинерулевому у штурвала: – Востокюговосток.

– Есть, капитан. Востокюговосток. – Он весь сиял, точно услышал, что его жена благополучно родила.

– Теперь посмотрим, на что способно наше детище, – сказал Рол Галлико. – Лаглинь на передние цепи.

«Возрожденный» рассекал волны, скатываясь и взлетая, там где ветер с берега встречал бегущие на восток волны Внутреннего Предела. Судно вело себя благородно, тяжесть костяка была его преимуществом. Рол стоял на шканцах, ухватившись за бакштаг, что вошло у него в привычку, блаженствуя от живого движения судна под ногами, оценивая давление, приходящееся на корпус и мачты. Брызги, поднятые носом, долетали до шкафута, а в белом хвосте кильватера расцвела крохотная радуга. Здесь, на солнце, обшивка судна казалась еще темней, чем во мраке пещерыгавани, уж больно яркими были синее море и безоблачное небо. Воистину черный корабль. Его корабль. Первый, который он по большому счету принял в сердце, попотев и помучившись над его возрождением, точно повитуха, принимая здорового карапуза. Рол закрыл глаза и еще острей почувствовал, как судно под ним движется. Вобрал в себя протяжный скрип и стон, падение и взлет. Как если бы он ложился в постель с незнакомой женщиной и предстояло обследовать новое тело.

– Боже правый, у него есть сердце, – заметил Галлико. Рол немедленно открыл глаза.

– Да, он удивительно крепок. Знали, что делали, те корабелы, что трудились над тиком его ребер. Эй, с лаглинем как дела?

Безбородый юнец взялся за узловатый лаглинь и прокричал:

– Семь узлов и один фатом!

Галлико от радости затопал по палубе.

– Нам бы убавить паруса, – сказал Рол с рассчитанной небрежностью. – Или чего доброго нагоним Артимиона. – И оба рассмеялись точно простаки.

Рол выставил дозорных на мачты. В день вроде нынешнего им был доступен обзор на двадцать миль. Он оглянулся через правый борт на Ганеш Ка и увидел причудливые образования из могучего камня, башни казались порождением игры стихий, а расселина в скалах была почти невидима. Он осознал в этот миг, что Ганеш Ка всегда служил убежищем, даже в отдаленные времена, когда его строили. У Древних имелись окна и очаги, они нуждались в улицах и дорогах, но что побуждало их к действию, что заботило, теперь забыто, никому не понятно. Каков возраст Ганеш Ка? Десять тысяч лет? Двадцать? Никто не знает. Мысли эти тревожили до безумия. Не потому, что Древняя Кровь текла и в его жилах, но просто потому, что утрата знания, в важность которого он верил, казалась почти преступной. Что за мир, думалось ему, что за отчаянно безумный мир мог обладать такими сооружениями и не задаваться вопросом о разуме, что их сотворил. Он вновь взглянул вперед, корабль взлетал и падал под его ногами. Таково уж море с его неизменным за века мерным дыханием, что всякий из людей вслушивается в него, пусть даже никто не понимает. Он не знал, отметина морского бога вложила в его сердце тоску по морю или она всегда там обитала. Но он знал здесь и сейчас в этот миг, что он счастлив, как никогда в жизни.

Он взглянул в небо, и сверкающий океан представился ему огромной доской для игры, по которой движутся фигурки, повинуясь прихотям ветра. Вот Ганешский берег, глубоко изрезанный, усеянный скалами, погибель для судов, которые его толком не знают. Вот Артимион и его корабли, летящие на восемь других судов, Бьонийский полк и его защитники. Рол медленно вдохнул, вспоминая, что говорил ему Пселлос.

Мысли большинства людей выстраиваются по прямой. Они видят свои действия как одну разматывающуюся нить, а посягательства других на их жизнь всегонавсего как случайные узелки на этой нити. Великим благом для тебя станет, если ты научишься смотреть на свое положение глазами другого. Это не тяжело и не слишком сложно. Но это необходимо, если хочешь уцелеть.

На миг Рол подумал о Рауэн, ныне мятежной королеве, бьющейся за королевскую власть. Его сестре. Для чего он понадобился ей теперь, через семь лет после того, как она его покинула? Он не верил, что дело в любви. Чем бы она теперь ни стала, она не та женщина, которой бы могла быть, останься они вместе. Он откудато знал, что она ему враг. Это знание разбило сердце мальчика Рола, но мужчина, которого выучил Пселлос, задумчиво кивнул и приберег знание для дальнейшего применения. Затем эта выучка побудила его сосредоточиться на ближайшей задаче. Собрать сведения и спросить себя, как все это произошло? Почему это творится? Грубые вопросы. Пирамиды устремлений людей и вещей в ответах.

Бьонарцы пробиваются вдоль берега против ветра, и это означает, что они пришли с юга. Что там, на юге? У них есть гарнизон в Голгосе, и… Вот оно что. Рол распахнул глаза. Полк на судах – это и есть голгосский гарнизон. И отплыли они оттуда, ибо получили сведения о местности, в которой можно отыскать таинственный пиратский город. Откуда к ним могли попасть такие сведения?

И он знал. Знание ворвалось в его мозг, и в тот же миг сердце упало под его тяжестью. Не иначе как его бывших товарищей по кораблю подобрали имперцы. Впервые бьонарцы узнали, в каких краях находится потайной город. И вот плывут вдоль берега, ища его. «Да, прав Артимион. Я приношу неудачу. Я навлек это на их головы». И его радость в солнечный синий день на корабле, резвившемся под его ногами, убавилась.

– Парус! – крикнул дозорный с фокмачты. Все мысли покинули его ум. Он в один миг взбодрился.

– Где?

– Строго по левому борту, шкипер. Поставить топсели. Похоже, у них подняты все паруса.

Рол уже бежал в сторону кормы. Он взлетел по вантам гротмачты, подтянулся по стеньге, а затем перебрался на брамстеньгу. Очутившись близ клотика, он обвил рукой мачтовые бугели и стал смотреть на восток.

Да. Вот оно, трехмачтовое судно, но не под всеми парусами. Барка. Прямые паруса на фок и гротмачтах, а на бизаньмачте косые. Больше пока ничего не разглядеть. Он проорал вниз на шканцы:

– Эй, рулевой! Забери на три к левому борту! Курс строго на восток!

«Возрожденный» плавно повернул под ним. Его высокий насест то наклонялся, то выпрямлялся, то тянулся вверх. Чужой корабль мог принадлежать Купеческому Союзу и идти по своему делу, но почемуто Рол в этом сомневался. И в любом случае погода ему благоприятствует, как и крохотному флоту Артимиона. Ролу нелишне бы перехватить чужаков, чтобы те не подошли к другим кораблям из Ка с тыла. «Ран, – молил он, – только бы это было не военное судно. Не сейчас».

Да, выдался великолепный день, лучше не придумаешь для выхода в море. После тесных пределов Ганеш Ка мрачный камень внешнего мира казался обширным без меры. Вращающаяся земля, беспредельная, как воображение безумца. Рол видел на пять лиг во всех направлениях. Если поглядеть на восток, весь мир всего лишь пузырь синего пространства. Бирюзовое море, ветер, ласково поднимающий морщинистые валы, улавливающие свет солнца и отражающие его мириадами искр. А небо над головой темное, почти пурпурное, малопомалу светлеет, скатываясь к горизонту и, встречаясь с океаном, почти сливается с ним на пределе видимости. Синий мир, лишенный всего, кроме воздуха и воды. И у самого края зарубка – чужой корабль, который может оказаться безобидным, а может навлечь на себя грозный жребий.