—И что же Вы в таком случае хотите?

—А ты парень — не промах,— улыбнулся Алексей,— ты забыл главное правило нашей беседы. Откровенность за откровенность. Сначала я тебе дал фору. Теперь ты мне. Расскажи все о своем перемещении во времени! Подробно. Всё, вплоть до ощущений и мыслей! Не мне тебе рассказывать, как это важно!

—Забавно,— промолвил, наконец, Алексей, дослушав рассказ Максима до конца,— получается, у всех откровений есть что-то общее. Это ощущение единства всего сущего. Но при этом у каждого было что-то свое. У тебя, видишь, возникло чувство любви. Какое-то христианское озарение. У Санька — понимание справедливости. Свободы, равенства и братства. Какая-то полу-коммунистическая дребедень. У меня…

Мы ведь с Саньком были очень похожи. Дружили. Как говорят, не разлей вода. Почти тридцать лет назад. Мы ведь с самого детства вместе. Он был моим первым и единственным другом. Я тоже, как и он, верил в идеалы коммунистической партии! Верил нашей Советской Родине! Да я был готов для неё на что угодно. Даже на смерть. И пошел на смерть. Мы ведь, когда к эксперименту готовились, понимали, что можем погибнуть. Сгинуть. Я ведь, когда нырял, крикнул: «Служу Советскому Союзу!».

А когда погрузился в эту субстанцию, меня вдруг озарило, что равенство, свобода, братство — все это очень важно, но не совсем в том виде, как нас учили. Это осознание было едва уловимо. Легкое ощущение какой-то дисгармонии в своих идеалах. Как трещина, в которую едва заметно задувает воздух с улицы. И Санёк это тоже почувствовал. Он об этом не говорит, но я-то знаю! А когда я не встретил спасательную команду в точке прибытия, и в контрольных точках тоже, когда я узнал, что Советский Союз развалился, как какой-то гнилой сарай, что люди просто взяли и поменяли убеждения, тогда-то эта едва заметная трещина и стала расти. Пока не превратилась в пропасть.

Организация-то ведь сохранилась. Поменяла название. С КГБ на ФСБ. Ну да, были какие-то там организационные мероприятия и так далее. Но на местах-то люди остались. Прошло всего-то несколько лет, а про меня, да что там, про нас всех, просто взяли и забыли! Понимаешь?

Вот и я не понимаю… Провели, значит, эксперимент. Отправили человека в будущее, а когда наступило время его прибытия, даже не удосужились проверить результат. Выяснить, все ли в порядке с испытуемым. Что с ним, как он… Забыли. Целая команда. Пятьдесят с лишним человек! Получается, что им просто наплевать было на нас. Мы не имели значения. Наша служба не имела значения. Наш подвиг не имел значения! Ничего не имело значения! Ни страна, ни будущее!

Вот, что я понял тогда. Когда пытался вникнуть в этот новый для меня мир. И именно поэтому я не стал искать связи с органами безопасности. Подумал, какой в этом смысл с таким их отношением. Молодой был. Разозлился, обиделся! Решил всем доказать, что смогу сам о себе позаботиться! А в 1996 году решил дать системе шанс. Я ведь перенесся на два года раньше. И вот спустя два года, так и не устроившись, я поехал на озера. Проторчал там две недели. Надеялся на что-то. И знаешь что? НИЧЕГО! Тогда-то я в бандиты и подался!

А время-то какое было… Жуть. Человек человеку волк. В лучших традициях Томаса Гоббса[24]. Как по учебнику философии. Короче, тогда-то я и понял, что справедливость не связана с честью и совестью, а свобода, равенство и братство — это просто слова. Деньги и власть — вот мерило благополучия! Вот в чем сила, брат!

—Но ведь не всегда деньги и власть имеют значение!— вырвалось у Максима.

—Всегда,— безапелляционно заявил Алексей, после минутного раздумья,— Честь и гордость очень быстро становятся лишними, когда банально хочется жрать. Я это понял после трех месяцев голодания осенью и зимой 94-го. Если бы не Ефим и не Зина, мать Святослава, я бы, наверное, покончил с собой. Честное слово! Такие мысли были. Не к кому пойти. Близких нет. Друзей нет. Жилья нет. Работы нет, денег нет. Золото, которое предназначалось для нас, темпонавтов, у меня отобрали бандиты. Я тогда банально не врубался, что происходит. Ну, меня на счетчик и поставили. Хорошо, жизнь сохранил. А все эти моральные убеждения, правосознание и прочая ерунда не кормят и не согревают.

А что до совести, то она оказалась абсолютно не нужна на зоне. Я там пятнадцать лет чалился! Пятнадцать лет! Когда встает вопрос, на какой шконке спать и как жить: в чушках или в авторитете, у идей братства и равенства, поверь на слово, появляются новые грани. Как, кстати, и у справедливости. В этом плане деньги и власть выигрывают. Они более стабильны. А теперь я понимаю, что гораздо важнее время. Его не украдешь, не отнимешь, не купишь. Время бесценно!

Так что, это озеро мне дало свободу. Свободу от ложных убеждений. Свободу выбора. И Александр находится на том же пути, что и я. Он в конце концов придет к тем же выводам, что и я. На его счастье, он не хлебнет того дерьма, что довелось отведать мне, поэтому процесс переосмысления жизненных ценностей происходит у него медленно. Но верно! Но мы над этим работаем. Раньше он категорически не принимал капитализм. А сейчас уже видит в нем определенные плюсы и преимущества. Так же как признает и некоторые недостатки развитого советского социализма. Когда до него, наконец, дойдет, что только капитализм способен предоставить максимальную свободу, а равенство и братство — это иллюзия, он снова встанет на мою сторону.

Закончив свою речь, Алексей почесал кулак. Максим увидел жесткие мозоли на крепких костяшках его пальцев, покрытых мелкими шрамами от рассечений и чьих-то поломанных зубов. Эти кулаки никак не соответствовали той речи, которую только что произнес Алексей. Красивой, грамотной, убедительной речи философа. Или юриста. Человека интеллигентного. Владелец подобных кулаков обычно использует более короткие и менее информативные монологи, чтобы обозначить свое мировоззрение. А зачастую и вовсе без них обходится. Кулаки сами за него говорят. Глядя на них, становится понятно, что собеседник много пережил, привык отстаивать свои убеждения и добиваться поставленной цели. К сожалению, многие остаются невнимательными к таким деталям во внешности своих оппонентов и пропускают важную часть невербального диалога. Упускают из вида те самые доводы, которые должны заставить задуматься о необходимости дальнейших прений. Максим глядел на кулаки и понимал, что они не менее убедительны, чем речи Алексея. Тем более что с одним из их аргументов он уже успел познакомиться.

—Но что Вы от нас хотите?— спросил, наконец, Максим, сорвавшимся в пересохшем горле голосом, отчего вопрос прозвучал жалко и беспомощно.

—Какой ты любопытный,— ухмыльнулся Алексей.

—Откровенность за откровенность,— прокашлявшись, Максим старался говорить как можно увереннее, чтобы вернуть достоинство своему голосу.

—Деньги мне не нужны,— повторил Алексей,— мне нужно время!