Десять дней спустя Хрущев публично объявил{99} речь в Анн-Арборе попыткой «легализовать ядерную войну и, таким образом, узаконить убийство миллионов и миллионов человек». Он также назвал это обманом американского народа, поскольку военные базы в Соединенных Штатах находятся в крупных городах или рядом с ними. «Жертвой оружия массового уничтожения станет прежде всего гражданское население».

Хрущев был прав. Словно в подтверждение этого всего через три месяца во время назревающего кризиса (см. следующую главу) самолеты SAC с ядерным оружием на борту были размещены на гражданских аэродромах вблизи крупных городов, превратив эти населенные пункты в первоочередные цели ядерного удара. То же самое повторилось в октябре – ноябре 1969 г. при президенте Никсоне. Тем временем наращивание французских ударных сил, главной целью которых была Москва, отрицало какую-либо возможность реализации централизованной стратегии исключения городов и «принуждения». (В действительности то же самое можно было сказать и об оперативных планах SAC: см. далее.)

Так или иначе Хрущев просто обязан был услышать в речи Макнамары в Анн-Арборе, как и в речи Гилпатрика до этого, угрозу нанесения первого удара (такова оборотная сторона гарантии первого удара, которую Макнамара предоставил тайно союзникам по НАТО в Афинах). Новая речь, написать которую я помог, должно быть, подкрепила безумную реакцию Хрущева, спровоцированную с моей подачи ранее. К моменту июльской речи в Анн-Арборе советские ракеты средней дальности уже были на пути в район Карибского моря.

В понедельник, 22 октября 1962 г. я вместе с большинством граждан Америки, не отрываясь, смотрел по телевизору выступление президента Кеннеди, во время которого он объявил, что Советы размещают «наступательные» баллистические ракеты на Кубе и, таким образом, создают потенциал для удара по Соединенным Штатам. Он сказал, что мы устанавливаем блокаду Кубы – «карантин», по его выражению, – начиная со среды и запуск хотя бы одной ракеты с территории Кубы, «направленный против любого государства в Западном полушарии», приведет к «полномасштабному ответному удару по территории Советского Союза».

Последние слова звучали дико. «Полномасштабный ответный удар?» Это означало реализацию SIOP – плана всеобщей ядерной войны. Я понимал это лучше других, поскольку сам разрабатывал руководящие указания по планированию всего восемь месяцев назад. Нанесение первого удара по Советскому Союзу, если кто-то – возможно, кубинцы? – запустит одну ракету против кого угодно? Хотелось бы мне знать, понимал ли спичрайтер, о чем он написал.

Я подошел к телефону – я находился дома на Малибу, Калифорния, – и позвонил в Пентагон Гарри Роуэну. Вопрос у меня был один: «Не требуется ли помощь?»

Он ответил: «А ты не хочешь приехать сюда завтра?» Я заказал билет на следующее утро и уложил чемодан.

Я добрался до его офиса к вечеру в четверг, и Гарри быстро обрисовал мне ситуацию. Группа ключевых должностных лиц, называемая ExComm (Исполнительный комитет Совета национальной безопасности) собиралась по несколько раз в день при участии президента, а иногда и без него на протяжении прошлой недели в попытке определиться с тем, что делать. Их работу обеспечивали три или четыре группы работников аппарата. Одна из них, находившаяся в Пентагоне, занималась координированием планов по воздушному удару и вторжению.

Гарри сказал: «Напиши справку о том, как 38 ракет могут сказаться на нашей способности нанести ответный удар». Он дал мне карту, на которой в виде окружностей был обозначен радиус действия баллистических ракет средней дальности. В пределах их досягаемости находились и Вашингтон, и Омаха. Некоторые из этих ракет уже находились в состоянии боевой готовности. Первая мысль была о том, что для командных пунктов в районе Вашингтона и штаб-квартиры SAC на авиабазе Оффутт в Омахе это означает очень малое время подлета: минуты – практически без предупреждения. Эффект действительно был очень значительным. Советы, таким образом, могли гарантированно осуществить обезглавливание. Я, однако, знал то, что не было известно большинству даже в Пентагоне: это не спасет Советы от полномасштабного и быстрого ответного удара со стороны наших в основном сохранившихся сил. Причина – делегирование права на применение ядерного оружия.

Способность нанести неожиданный удар ракетами наземного базирования по нашим командным центрам нельзя было назвать несущественной. Однако в этом не было ничего нового – такой удар можно нанести и крылатыми ракетами с подводных лодок. Мы в любом случае никогда не рассчитывали на защиту Вашингтона или базы Оффутт. Именно поэтому Пентагон создал систему альтернативных командных пунктов, в том числе морских, воздушных и подземных, именно поэтому Эйзенхауэр и Кеннеди делегировали право на использование ядерного оружия.

Что касается угрозы для способности SAC нанести второй удар, то, по словам Гарри, наши бомбардировщики уже были рассредоточены, в том числе по более чем 30 гражданским аэродромам. (Прощай объявленные в Анн-Арборе четыре месяца назад планы по созданию для Советов стимула отказаться от включения наших городов в число целей.)

По отношению к небольшим советским стратегическим силам 38 ракет означали значительное наращивание. В России только начиналось размещение новых МБР шахтного базирования SS-7. Там строили порядка 60 пусковых установок, однако, как сказал Гарри, в состоянии боевой готовности находилось не более 10.

С учетом четырех ракет SS-6 в Плесецке это означало, что советские ракетные силы первого удара в одночасье как минимум удвоились. Так или иначе, из этого не следовало, что Советы могут избежать тотального опустошения в случае нанесения ими первого удара. Такой исход гарантировала всего одна сохранившаяся база SAC, а сохранить свои силы должна была больше чем одна база. Помимо сил на театрах военных действий у нас должны были остаться еще ракеты Polaris и авианосцы в море, а также уцелевшие ракеты Atlas и Titan. От 50 до 100 ракет не давали Советам возможности нанести обезоруживающий первый удар.

Уязвимые стационарные ракеты средней дальности (которые не прибыли из-за блокады) на неукрепленных позициях мало что добавляли к способности нанести второй удар. Мобильные ракеты средней дальности, если нам не удастся обнаружить их, должны были иметь большее значение для потенциала ответного удара. Конечно, если бы Советам дали возможность обосноваться на Кубе, они могли бы очень быстро поставить туда большое число ракет из имеющегося арсенала. Порядка сотни стационарных ракет средней дальности значительно увеличили бы их потенциал первого удара. Примерно такими были наши оценки на тот момент – в те дни военные исходили из того, что стороны могут считать «приемлемыми» потери на уровне десятков миллионов человек, но не сотни миллионов.

У нас есть необычная летопись Карибского ракетного кризиса{100} в виде магнитофонных записей, которые делал Кеннеди на заседаниях ExComm. Я нисколько не удивился, когда годы спустя узнал после расшифровки этих записей, что Макнамара высказался на втором заседании ExComm во многом созвучно со мною. Он заявил, что эти ракеты не оказали на нашу безопасность не только решительного эффекта, но и просто значительного. «Буду предельно откровенным{101}, – сказал он президенту. – Я не считаю, что это военная проблема… Это внутренняя политическая проблема».