Петрович пожал плечами.

— Съехал оттуда один мой давний жилец, дочка. Добрался все-таки до него Витька. Ну иди домой!

Старик решительно направился к автобусной остановке.

Увидев в салоне знакомое лицо, водитель маршрутного такси согнал с лица сонное выражение.

— Скоро поедем, граждане, — сказал он и тут же пояснил: — Извините, но полупустую машину гонять туда-сюда не выгодно. Может быть, подождем еще человек пять?

Петрович молча кивнул…

Уже через полчаса старик вошел приемное отделение областной больницы. Лена сидела в кресле рядом с женщиной в белом халате. Они о чем-то весело переговаривались и смеялись.

— Короче говоря, муж у меня теперь каждый день вещи в чемодан укладывает, — болтала Елизавета Сергеевна. — А вечером прощенья просит…

Увидев Петровича, Лена кивнула на кресло рядом с собой.

Вскоре вышел молодой врач и сказал, что операцию Витьке уже делают. Потом он улыбнулся и добавил, что, судя по всему больной должен все-таки выжить. Предмет, нанесший ему травму, в силу ряда причин, напрочь исключал заражение крови.

В это время Витька действительно лежал на операционном столе. Прежде чем найти свою цель, картечь пробила не один ящик и хирургу не составляло большого труда извлекать из толстой мышцы, расположенной несколько ниже поясницы, кусочки серебра.

— Где вас подстрелили? — поинтересовался врач у раненого. — В ювелирном магазине?

Вызывающе красивая медсестра громко хихикнула. Хирург извлек очередной кусочек и внимательно осмотрел его со всех сторон.

— Если я не ошибаюсь, это часть ручки чайной ложечки, — пробормотал он. — У моей тещи есть точно такие же. Теперь, когда она выложит их на стол, я буду расценивать это как довольно прозрачный намек.

Медсестра зажала рот ладошкой и отвернулась. Витька кусал губы и помалкивал. Он страдал…

Перед операцией Лена настаивала на том, что бы хирургическое вмешательство проводили без анестезии. Измученная превратностями семейной жизни женщина искренне хотела, что бы полученный урок муж запомнил на все оставшиеся годы их совместного проживания под одной крышей. Врачи, конечно, не согласились на столь бесчеловечный эксперимент. Но и та доза обезболивающего, которую вкололи Витьке перед операцией, в связи с финансовыми трудностями, выпавшими на долю больницы, была мягко говоря, минимальной.

— Дробь на память брать будете? — наклонившись к раненому, спросила медсестра.

— Нет! — прорычал Витька, тиская могучими ладонями край медицинского ложа. — Доктор, побыстрее там можно, а?!

— Не спешите, дорогой вы наш, — многозначительно заметил хирург. — Кстати, если вы не будет брать дробь, то на моем месте было бы глупо что-нибудь пропустить.

Медсестра снова засмеялась…

Лена решила остаться в больнице. Петрович осторожно возразил. Разумеется, в какой-то степени Витьке, конечно, требовалась моральная поддержка, но исходя из прошлого опыта, племяннику вряд ли бы пошел на пользу тот длинный монолог, который Лена тщательно обдумывала сидя в приемной. Кое-какие мысли Лене подсказала Лиза. Так что, зная о решении жены, Витька скорее бы согласился на еще одну операцию без наркоза, чем на послеоперационное, ночное присутствие Лены возле своей постели.

Лена понимающе кивнула Петровичу.

— Я не перестараюсь, дядь Коль, — заверила она. — По крайней мере, в окошко Витька не выпрыгнет.

— Тогда ты его к койке привяжи, — улыбнулся старик.

Лена проводила Петровича на автобусную остановку.

— Ленк, а чего это люди на нас оглядываются? — спросил Петрович.

— А мы с тобой, дядь Коль, на одну и ту же ногу хромаем, — спокойно ответила женщина. — Если со стороны посмотреть, то довольно смешно получается.

— Дал же Бог племянничка! — вздохнул старик.

Лена дождалась автобуса и помахала Петровичу на прощанье рукой.

Старик сел у окна. Автобус тронулся…

Петрович смотрел на огни вечернего города и думал. Его мысли были удивительно спокойны и просты. Старик не хотел вспоминать прошлое, мечтать о будущем, он просто смотрел на ярко освещенные окна домов и думал о том, что там, за этими окнами живут люди. Еще он думал о том, что у этих людей свои радости, проблемы, ожидания и что эта чисто житейская суета, если она не искорежена большими, злыми чувствами, может подарить человеку ощущение огромного, всепоглощающего покоя. Не мелкого, судорожного счастья рожденного сиюминутными переживаниями, а именно покоя.

Выйдя из автобуса, Петрович направился было к Лешке, но потом передумал. Он не хотел видеть, как добродушное лицо соседа вдруг становиться виноватым и жалким. А возможно старик просто не хотел выслушивать сбивчивых, путанных объяснений и оправданий.

Поднимаясь по порожкам веранды, Петрович нашарил в кармане ключ и уже было протянул руку к двери, как вдруг заметил, что та открыта.

«Опять закрыть забыл, — улыбнувшись, подумал старик. — Даже деньги и те меня уму разуму не научили. Прав был Витька, когда говорил, что нараспашку я живу…»

Петрович вошел, и уже было протянул руку к выключателю, как вдруг услышал тихий плач младенца в зале. Это было похоже на удар… Старик замер. Перед его мысленным взором вдруг промелькнули двери подвала и черная бездна за ними. Петрович почти физически ощутил как там, в груди, что-то большое и теплое мгновенно сжалось в маленький и холодный комок. На лбу выступила испарина. Старик опустил вниз застывшую было руку и его пальцы наткнулись на холодную сталь ружейного ствола.

«Не взяла, значит, Светка ружье… Забыла. — Подумал старик, ощупывая ствол. — А как там, в книге было написано? «И бывает для человека того последнее хуже первого»? Что ж, сейчас посмотрим».

Через полуоткрытую дверь в комнату Петрович увидел, что на его постели лежит что-то темное и бесформенное. Это что-то шевелилось и кричало.

Оно вернулось!

Старик поднял ружье. Мушка плавно накрыла цель…

Неожиданно возле самого пола мелькнуло большое белое пятно. Это был бинт, которым еще совсем недавно старик перевязывал жестоко израненную Багиру. Кошка подошла к кровати, прыгнула на нее и обнюхала то, что лежало на ней. Плач стих…

Петрович почувствовал, что слишком сильно давит на курок. Вот-вот должен был ударить выстрел. Старик убрал палец с курка. Сердце бешено стучало. Петрович включил свет и шагнул в комнату.

На его постели лежал младенец. Он освободил одну ножку из-под жесткого, дешевого одеяльца, в которое был завернут и задумчиво сосал пальчик.

Старик чуть не уронил ружье.

«Я что, рехнулся что ли?! — подумал он. — Малец-то откуда здесь взялся?!»

Петрович посмотрел на ружье и содрогнулся. От непоправимой, страшной беды спасло только чудо.