– Я не умею готовить. Максимум омлет и ЖСБ.

– ЖСБ?

– Жареный сыр с беконом. Мое фирменное блюдо, наряду с замороженной пиццей. Хочешь есть?

– Хочу спросить. – Присев на подлокотник дивана, Симона отпила вина. – В последний раз, когда я тебя видела, а это было больше двух недель назад, ты поцеловал меня и сказал, что я самая красивая женщина, которую ты когда-либо видел.

– Так и есть.

– И больше от тебя ни слуху ни духу.

Рид отсалютовал ей пивом, выпил.

– Ты ведь пришла, верно?

Она приподняла брови, и одна из них исчезла под локоном цвета красного дерева.

– Ты стратег или везунчик?

– Пожалуй, и то и другое. Я подумал, что настойчивость может сыграть против меня.

– Верно. И полагал, что ожидание приведет меня в нужное чувство?

– Я на это надеялся. Признаюсь честно, еще пара дней ожидания, и я пришел бы к тебе сам.

– Тогда ладно. – Симона встала. – У меня кое-что есть для тебя в машине. Я не была уверена, что отдам это тебе, – сомневалась, что подойдет. Теперь уверена, что подойдет. – Она протянула ему свой бокал. – Нальешь мне еще, пока я схожу за ним?

– Конечно.

Наливая вино, Рид думал, что утопится в своей бирюзовой ванне, если она предложит быть просто друзьями.

Симона вернулась, вручила ему коробку и забрала свой бокал.

Он разрезал скотч перочинным ножом и открыл коробку. Достал статуэтку размером не больше его ладони.

Грациозная девушка сидела на каком-то стебельке, похожем на нераспустившийся цветок; волосы ниспадали ей на плечи и спускались по спине между парой крыльев. Она касалась рукой волос, будто убирала их от лица. Изогнутые губы и чуть прищуренные глаза излучали веселье.

– Твоя домашняя фея, – пояснила Симона. – На счастье.

– Господи, сначала оригинальная Леннон, а теперь оригинальная Симона Нокс.

– Некоторые мужчины могут подумать, что фея – это для девчонок.

– Она красивая. – Рид поставил фею на каминную полку. – Здесь хорошо смотрится?

– Да. На другой край нужно поставить подсвечники. Какие-нибудь интересные, не…

Он подошел и поцеловал ее чуть настойчивее, чем в первый раз.

– Спасибо за подарок.

– Пожалуйста. – Симона отступила на шаг. – Теперь покажи мне дом.

– Ты пришла в удачное время. Я нанял пару уборщиц на два раза в месяц. Они как раз сегодня приходили.

– Кейли и Эстер. Я в курсе.

Он провел ее по первому этажу. Как и Эсси, как и Сиси, она высказывала замечания, предложения.

На втором этаже она остановилась перед закрытой дверью.

– Мой кабинет, – сказал Рид, кладя руку на дверную ручку, чтобы Симона не открыла дверь. Он не хотел, чтобы она видела его доски. – Здесь я сам убираюсь, и сейчас он не в лучшем виде. А вот тут у меня комната для гостей.

– Очень красиво и уютно.

– Моя бывшая напарница дала мне много идей, и я старался им следовать. Надеюсь, она с мужем летом приедет погостить. Есть и вторая гостевая комната… ну, будет. На случай, если приедут родители. Или сестра с семьей. Или брат с семьей.

– Здесь была хозяйская спальня?

– Нет, спальня на той стороне.

По пути Симона заглянула в его «ретро-бирюзовую» ванную.

– О… просто очаровательно. Многие на твоем месте заменили бы все на новое, но ты оставил, как есть. Прелесть.

– Вообще, я сначала и хотел заменить все на новое. Меня удержала Эсси, моя напарница. Она прислала мне занавеску для душа с морскими коньками, эти полотенца и даже зеркало в раме из ракушек. Я купил только туалетный столик и попросил Джона Прайора заменить краны. Они были ужасные.

– Ты сохранил старый стиль. Пятидесятые годы. Тебе нужна русалка, – добавила Симона. – Найди себе хороший принт с красивой русалкой, вставь его в рамку, такую же обшарпанную, белую, как туалетный столик, и повесь на стену.

Дошли до главной спальни.

– Здорово, – сказала Симона, пройдясь по комнате. – Это тоже идеи твоей напарницы?

– Отчасти. Она велела мне купить кровать.

– А раньше ты на чем спал?

– На матрасе на полу. В Портленде я жил в ужасной квартире. Въехал туда сразу после колледжа и остался, потому что хотел накопить на дом.

– Мне нравится, какие ты выбрал цвета – яркие, но не утомительные. И старый комод. Ты сам покрасил его в темно-синий?

– Нашел его на блошином рынке. Ящики нуждались в починке. Я как увидел, сразу подумал: то, что надо.

– Не закрывай шторами двери на веранду. Такой вид грех загораживать. Если захочешь проспать до обеда, накроешь голову простыней. Наверное, хорошо выйти туда утром? Смотришь вокруг и думаешь: все мое!

– Ага.

Симона распахнула дверь, впустила в комнату ветер.

– Ах! Вся эта сила и энергия будто проникает внутрь тебя, правда?

На фоне грозного темного неба ее кожа словно сияла. Вдали над океаном сверкнула первая вспышка молнии.

– Да.

Она прикрыла дверь, повернулась к нему с взлохмаченными волосами, сияющая. Подошла к тумбочке, поставила бокал.

– Картонка под стакан?

– Если я ставлю стакан или бутылку прямо на дерево, я буквально слышу голос матери: «Рид Дуглас Квотермейн, я не так тебя воспитывала». А иногда хочется прилечь перед телевизором с пивом.

– Иногда хочется… – Она подошла к нему и, глядя в глаза, начала расстегивать рубашку.

Он мгновенно представил, как стискивает ее в безумных объятиях, и берет то, чего так отчаянно хотел.

Однако, к своему собственному удивлению – как и к ее удивлению, – задержал ее пальцы свободной рукой.

– Не спеши.

Ее брови снова взлетели.

– Да?

Ему пришлось перевести дух, сделать шаг назад. Подставка у него была только одна, поэтому он поставил пиво на блюдо, в которое каждый вечер сбрасывал мелкие монеты.

– Я неправильно тебя поняла?

– Нет. Понимаешь ты все отлично. Я хотел тебя с первой секунды, когда увидел, как ты спускаешься по лестнице на вечеринке у Сиси. Нет, вру, – поправил он себя. – Я хотел тебя с тех пор, как увидел тебя на той картине, которую Сиси называет «Искушение».

– Отсюда и название, – сказала Симона, внимательно на него глядя.

– Да, точное название. Но в ночь вечеринки я увидел тебя во плоти. Ты спускалась по лестнице, и все во мне перевернулось, замерло, потом снова пошло. Такой момент…