Если будет официальное расследование… с оглашением результатов, то… все узнают, что Кассиана… – я умолкаю, не решаясь произнести вслух правду.

– Необязательно. Большинство вполне удовлетворится укрепляющим снадобьем… или настойкой для успокоения, – Стефан равнодушно пожимает плечами. – Моя мать часто такую принимала.

Да и настойки, препятствующие зачатию, тоже не всегда безопасны. Впрочем, дело не в том, на какое снадобье возложат вину по версии, представленной общественности. Официальное, пусть и несколько притворное, запоздалое расследование означало, что большая часть обстоятельств смерти Кассианы не будет замалчиваться, что хотя бы одна из жён императора перестанет быть полузабытой тенью, сгинувшей бесследно в стенах дворца. Что Элиасам, всей их своре волей-неволей придётся отступить, отойти в сторону, подобно изгнанному от двора молодому Понси.

Не знаю, радоваться ли этому решению Стефана или на всякий случай поумерить пыл надежды?

– Оно не будет долгим, – уверяет Стефан.

Разумеется. Блейку нужно всего лишь создать видимость расследования, навести иллюзию некой деятельности и в срок публично огласить результаты.

– Магистр Бенни также будет вызван ко двору, – добавляет Стефан. – Я ни в коем случае не настаиваю и тем более не запрещаю тебе принимать всяких просителей на твоё усмотрение и по мере необходимости, но… но предпочёл бы, что бы ты впредь не вела бесед с ним наедине или даже в присутствии твоих дам. Вопреки годам, проведённым в закатной обители, Бенни расчётлив, пронырлив и опытен не меньше многих придворных вельмож. Его интересы – это интересы Заката, а орден, поверь, мало заботит благоденствие наших подданных и женское образование. Магистр говорил о важности реформ, однако готов ли сам орден меняться столь резко ради них?

На сей раз мне нечего возразить, нечем крыть. Я признаю правоту Стефана – как признаю и зёрна истины в речах Бенни. Нельзя ожидать, что Закат и впрямь начнёт с себя, с серьёзных реформ в стенах своих обителей, но не стоит и отворачиваться от назревающих трудностей среди скрывающихся и полукровок.

Стефан подносит мою руку к губам, целует пальцы, глядя мне в глаза.

– К добру или к худу, но так будет всегда, – произносит он мягко, опустив, однако не выпустив мою руку из плена своей. – Скоро ты станешь не только моей супругой, но и императрицей благословенной Франской империи. Твоего внимания будут добиваться многие, очень многие и при том для большинства ты останешься лишь средством достижения цели, великой ли, малой. На самом деле благоговейный трепет перед государем испытывают куда меньше людей, чем принято считать, и среди них ещё меньше тех, кто вхож в императорские резиденции. Поэтому… всех прошений не рассмотреть, всем не угодить, как ни старайся. Выбери свой курс и держись его, кто бы чего бы от тебя ни хотел.

И я вдруг вижу его, свой курс. По крайней мере, у меня появляются намётки, не вполне ещё ясное, чёткое, но всё же представление о направлении, в котором я хочу двигаться. И в нём совершенно точно придётся держаться центра – своего центра, – не склоняясь сильно ни к одной из ныне окружающих меня сторон.

* * *

Отвечая заверениям Стефана, официальное расследование и впрямь не занимает много времени. На протяжении нескольких дней свидетели и участники тех трагических событий прибывают по срочному вызову во дворец на беседу к фрайну Рейни – разумеется, если они находятся вне стен резиденции. Если же они из числа придворных постояльцев, то являются в покои Блейка в сопровождении посланной за ними стражи. Каждого из них ждёт предельно откровенный, продолжительный разговор с фрайном Рейни, а кого-то и фактический допрос. Участь эта не минует даже Шеритту как старшую даму в свите Кассианы. Фрайнэ Бромли ни в чём не обвиняют, но Блейку нужны показания свидетелей в том объёме, в каком только возможно с учётом необходимости замалчивания некоторых фактов и обстоятельств.

Кроме Шеритты, Блейк опрашивает служанок, состоявших при покоях Кассианы, ещё нескольких фрайнэ из свиты второй супруги императора, магистра Бенни, Мадалин, рыцаря Рассвета Морелла Элиаса, Соррена Элиаса и его старшего брата. Марла во дворце не появлялась, и мне не удалось выяснить, навещал ли Блейк бывшую личную служанку для повторного разговора или же её показания были переданы через магистра Бенни. Слуги немало удивлены внезапным интересом к фрайнэ, уже сошедшей в объятия Айгина Благодатного, но куда сильнее этими вызовами озадачены Элиасы. Никто из них не ожидал ничего подобного, они давно прошли через все положенные обряды, сопровождающие переход умершего под длань огненного бога, и наверняка и думать забыли о Кассиане иначе, чем о моменте великого торжества рода и великого же падения. Теперь почтенные фрайны недоумевают, почему вдруг вновь вспомнили о девушке, поспособствовавшей взлёту и низложению Элиасов, чего от них хочет незаконный Рейни и как он вовсе смеет разговаривать с теми, кто несоизмеримо выше него, столь неподобающим, дерзким образом. Не может же этот выскочка всерьёз обвинять старшую ветвь рода в гибели их дальней родственницы, память о которой они и по сей день бережно хранят и чтят? Неужто Его императорское величество приняли на веру старые сплетни кухарок, послушались поклёпа и наветов, безусловно, нашептанных такими недостойными низкими слугами государя, как этот невесть где подобранный лист из рода Рейни? Блейк привычно пропускает мимо ушей праведное возмущение Элиасов, не реагирует на чужой гнев, оскорбления и ответные обвинения. Он продолжает задавать вопросы, вызывает Морелла Элиаса из самой рассветной обители и требует разъяснить, как так вышло, что Кассиана встречалась с любовником вне стен дворца, да ещё и не единожды? Он знает, с кем и о чём разговаривать, кого и о чём расспрашивать так, чтобы людям посторонним, несведущим не стало известно лишнего.

Поначалу Элиасы всё отрицают, клянутся, что ни о чём таком знать не знали и источники фрайна Рейни неточны и ненадёжны, а то и вовсе замыслили недоброе, желают оклеветать честных, верных императору слуг. Но после вызова Бенни братья Элиасы и оба их кузена приглашаются повторно, однако уже не в личные благоустроенные покои, а в куда менее просторные, не отличающиеся удобством комнаты нижнего этажа. Славные мужи рода Элиас заметно теряются, враз понижают голос и смекают, что следующий разговор с докучливым выскочкой может случиться в Императорской обители правосудия. И совершают поступок неожиданный и ожидаемый одновременно.

Они возлагают всю вину на Мадалин.

По пылким их уверениям, они и впрямь ведать не ведали о происходящем в личных покоях жены императора. Для того к Кассиане и была приставлена фрайнэ Жиллес,