словечком не обмениваются, даже смотреть друг на друга избегают без веской нужды, но мне хватает и нескольких минут наблюдений, чтобы сделать свои выводы. Сам визит к целительнице, арайнэ Фелисии, не занимает много времени, куда больше отнимают сборы и поездка. Под неодобрительным взором Шеритты я облачаюсь в одно из своих старых платьев и вместе с Илзе и Блейком тайно покидаю дворец. Днём в Беспутном квартале куда меньше народу, нежели по вечерам, и неприметный экипаж без каких-либо знаков, простой, кажущийся немало уже покатавшимся на своём веку, не привлекает лишнего внимания. Заодно я прошу возницу сделать небольшой крюк и заехать в нашу обитель. Хочу увидеться наконец с Гретой, узнать, как идут дела, проведать обитель и всех, кто обрёл приют или нашёл себе занятие в её стенах. Блейк недоволен отступлением от заранее согласованного маршрута и ворчит, тихо, беззлобно, на протяжении всего пути до обители. Я уверяю, что находиться в нашей обители безопасно, уж точно безопаснее, чем во дворце с его бесчисленными ушами и глазами, что под её крышей никто меня не тронет, не попытается причинить вред. Убедить фрайна Рейни не удаётся, однако, кроме ворчания да кислой мины, иных возражений не следует. Всё же я стараюсь не задерживаться понапрасну. Накоротко беседую с Гретой, несколько удивлённой внезапным моим визитом, обхожу комнаты на первом и втором этажах, обмениваюсь приветствиями со всеми, кого встречаю, справляюсь обо всех, и мы с Илзе возвращаемся к ожидающему в салоне Блейку. По приезде во дворец Шеритта передаёт мне записку от Стефана, в которой он спрашивает, добрым ли был мой день. Он встречается с фрайнами из Совета, и едва ли мы увидимся раньше, чем за вечерней трапезой, поэтому я пишу ответ и прошу фрайнэ Бромли вернуть послание императору.

В записке одно-единственное слово.

«Да».

Стефан поймёт.

Позднее слуга сообщает, что сегодня трапеза пройдёт в покоях императора, в кругу приближённых, и я радуюсь возможности хотя бы на один вечер избавиться от жадного внимания многоликого двора. Переодеваюсь к ужину, отмечаю попутно, что фрайнэ Лаверна не Брендетта, она не пытается прожечь Илзе откровенно ревнивым взглядом, не меряет всех вокруг по их положению и происхождению. Вероятно, Лаверна и не догадывается, что её суженый проявляет интерес к другой девушке, что их явно связывает нечто большее, нежели желание пресыщенного фрайна увлечься новым свежим личиком. А может, и знает, но не тревожится о том, понимая, что увлечения увлечениями, особенно мужские, однако вряд ли забавы, легкомысленные, мимолётные, стоят отказа от выгодного брачного союза. Пока служанки вьются вокруг меня чёрно-белыми бабочками, поправляя то платье, то уложенные волосы, я наблюдаю за Лаверной и Илзе через зеркала в туалетной комнате. Дожидаюсь, когда девушки закончат, Лаверна подаст загодя выбранные украшения, а Шеритта поможет надеть их, и поворачиваюсь к Илзе. Она подходит, ещё раз поправляет причёску и ожерелье на моей шее. Я знаком показываю остальным, что они могут идти, и смотрю в глаза Илзе, пытаясь поймать в переменчивой их глубине отблеск возможных затруднений, иссушающих тревог или терзающих мыслей.

– У тебя всё хорошо, Илзе? – спрашиваю тихо.

– У меня всего в достатке, я в добром здравии и почти не мёрзну, пусть меня и уверяют, что зима нынешняя холоднее обычного, – отвечает Илзе с лёгкой улыбкой. – Всё идёт своим чередом, как видишь.

– А фрайн Рейни?

– А что с ним? – Илзе отступает на шаг, оглядывает меня придирчиво.

– Богов ради, только слепец не увидит, как он смотрит на тебя… когда вы, разумеется, не игнорируете друг друга столь демонстративно, что и ваше равнодушие глядится чересчур показным.

– Ах, ты об этом. Его взоры, какими бы пылкими они ни были, не значат ровным счётом ничего.

– Вот как?

– Это всего лишь… – Илзе задумывается на мгновение, ищет наиболее точное, подходящее определение. – Всего лишь страсть, желания тела. Плотские утехи и только.

Я знаю, что у змеерожденных всё иначе, чем у людей, что они не возносят девичью непорочность в ранг одной из главных женских добродетелей и не превращают физическую невинность в драгоценность, что всякой благочестивой девушке должно отдать лишь законному супругу – или завещать богам, ежели изберёт она путь служения Четырём. У народа Илзе не принято венчаться в храме, не заключают они брачных союзов ни из выгоды, ни по легкомыслию. К выбору пары подходят ответственно, долго ищут, присматриваются друг к другу и если двое принимают решение быть вместе до своего последнего часа, то обмениваются клятвами и никогда их не нарушают, если только великая Мать-Змея не призовёт к себе прежде срока. К плотским утехам относятся свободно, без предубеждений, не полагают их исключительной прерогативой мужчин и брака и если желание сторон взаимно и ступень зрелости обоими достигнута, то отчего нет?

– Он человек, – напоминаю.

– Да разве ж то препятствие? – усмехается Илзе. – Мы можем избрать любого мужчину, если пожелаем… или женщину, если вдруг приключится такая оказия.

– А если он захочет… я имею в виду, если он попросит тебя стать его суженою?

– И безрассудно отринет фрайнэ Лаверну и всех Элиасов за её спиной? Звезда моя, он не настолько глуп, чтобы отказываться от удачной партии, а его отец ещё достаточно крепок, чтобы растолковать сыну, почему не стоит выгодных суженых беспечно отбрасывать.

– И что же дальше?

– Ничего. Как утомит он меня, или я дворец покину, или ему срок венчаться придёт, так и разойдутся наши пути-дорожки, без слёз и печалей, – Илзе умолкает, касается своей шеи и добавляет тише: – Я тебе рассказывала, что ждёт мужчину, принадлежащего к другому народу, если пожелает он быть с женщиной из змеерожденных? Один её укус. Выживет – будет с нею до последнего своего вздоха. Минует его милость его богов… значит, нет, – Илзе пожимает плечами нарочито безмятежно, словно речь о мелочи какой вроде выбора украшений к платью, и оборачивается к двери.

Спустя несколько секунд и я слышу голоса дам в моей спальне, зазвучавшие громче, слышу, как они произносят «Ваше императорское величество».

– Стефан пришёл? – удивляюсь невольно.

– Желает, наверное, лично сопроводить тебя к ужину, – улыбается Илзе и первая покидает туалетную комнату.

И мне не остаётся иного, кроме как последовать за нею.

Глава 22

Я переступаю порог туалетной комнаты ровно в тот момент, когда Илзе склоняется перед императором, приседает в подобающем глубоком