Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Которая ветвь взошла на престол? Сестры или кузена?
– Кузена, – усмехается Стефан невесело и добавляет: – Только не того, кто участвовал в семнадцатилетней войне, а другого, появившегося на сцене в последний год, связанного с погибшим королём ещё более дальними, ненадёжными узами по женской линии. Ни первый кузен, ни королевская сестра даже детей своих не сумели довести до трона, отчасти потому, что всякий понимал – ребёнок претендента такая же угроза, как и сам претендент.
– А разве в Империи иначе? Разве в истории нашей страны не было случаев слома правящей ветви?
– Были. Но в нашем государстве милостью Благодатных никогда не было столь ожесточённой грызни за венец и власть. Потому что первопрестольное древо не рождает на свет такое безграничное количество ветвей. Потому что мы, его сыны, пускаем корни достаточно глубоко, чтобы нас не сломить с одного удара, особенно пока мы лишь хилые младенцы. Потому что законный наследник может быть рождён только в освящённом в храме союзе, до определённого срока и с соблюдением определённых условий, а наследование по женской линии не признаётся легитимным. Ни один из сыновей моих кузин никогда не станет моим наследником, потому что прежде всего они принадлежат к роду своих отцов и их связи с первопрестольном древом таковы, что не дают им права выступать моими наследниками.
Никогда раньше я не задумывалась, кто и почему принимает императорский венец, отчего во Франской империи так, в то время как в соседних странах всё иначе. Знаю, что в Вайленсии корона наследуется лишь по женской линии без исключений, в Эргерштерне, как и в Империи, стараются ни под каким видом не допускать женщину до управления государством, а в Целестии трон в разные периоды занимали как короли, так и королевы. Не в качестве супруги короля, той, кто должна подарить стране наследника и только, но именно правительницы, повенчанной на царствие, обличённой настоящей властью.
Кроме того, мне хочется побольше разузнать о сотворённом предками Стефана, разобраться, что конкретно они сделали и как результат деяний их отразился на последующих поколениях. Но я понимаю, что Стефану о том едва ли известно много, всяко не более, чем он уже рассказал. Первые франские колдуны избегали записей, опасаясь, что те могут выйти за пределы их круга, уже в ту эпоху славном своею закрытостью, а шаманы диких племён фрайниттов и вовсе были чужды идеи документации. Поэтому я задаю вопрос, который сам приходит в голову после желания узнать подробности об ограничениях первопрестольного древа.
– Сыновья твоих кузин не могут называться твоими наследниками… а кто может? Кто принял бы венец, если бы ты… если бы у тебя не было детей, сына в частности?
Отвечает Стефан не сразу. Из приёмного покоя доносятся приглушённые женские голоса – уже пришли служанки, а может, и Шеритта с кем-то из юных фрайнэ, кто будет при мне сегодня.
– Младший брат моего деда давно погиб, не дав миру ни сыновей, ни дочерей, посему остаётся ветвь одного из его дядьёв. Вторая сломалась ещё в начале прошлого века.
– Благодатные… это какая же степень родства?
– Не самая близкая, – признаётся Стефан. – Со времён рождения моего прадеда и до последних лет никто не тревожился всерьёз о вопросах престолонаследия, потому что всякий раз был сын или младший брат, готовый принять венец. Даже когда у дяди Филандера родились две девочки. За это мы и платим, Астра, – за уверенность, за то, что так или иначе, но ветвь продолжит расти и впредь. А если вдруг что-то с ней станется, то рядом будет другая, достаточно близкая по крови, чтобы не порождать смуты, грызни и Сумрачных времён сродни тем, что столько лет владели Эргерштерном. Любой дальний кузен может быть избран государем лишь в случае отсутствия прямых наследников, близкой крови. Все известные случаи слома происходили либо потому, что государь по каким-то причинам не избрал супругу до срока, либо остался бездетным вдовцом, а не потому, что дальний кузен или ещё какой родственник счёл, что более достоин венца, нежели правящий император.
– Стефан, как бы там ни было, ты должен понимать, что… что в моих жилах течёт отравленная кровь и что она будет таковой до моего последнего часа… неважно, станут ли меня при том называть смеском и харасанской заразой или нет, – я поднимаю руку, поворачиваю ладонью вверх, провожу пальцами по голубоватым венам на запястье. – Однажды она уже доказала, что ограничения, принятые твоими предками, ей нипочём. Я не говорю, что не желаю сына… кого бы ни даровали Благодатные, мальчика ли, девочку, я буду любить своё второе дитя всем сердцем, не меньше, чем Миру. Я всего лишь хочу напомнить, что всё опять может сложиться совсем не так, как… как принято. Мы с Мирой – твоя реформа, и если ты принимаешь нас, принимаешь эту реформу, то… должен быть готов, что порождённые твоим принятием перемены пойдут дальше. Как прежде, как было у твоих отца, деда и предков, уже не будет.
Стефан тоже смотрит внимательно на моё запястье, на вены под бледной кожей, так похожие на ветвящийся ствол дерева, и неожиданно улыбается ободряюще.
– Не будет, я знаю. Если ты хочешь, то можешь сегодня же навестить ту целительницу, о которой говорила.
– Благодарю.
– И, конечно же, ты пойдёшь не одна. Вас с арайнэ Илзе будет сопровождать надёжный, проверенный человек.
– Разумеется, – я и не думаю прекословить.
– Сейчас важна ты, твоё здоровье и безопасность, – Стефан серьёзно, пристально смотрит мне в глаза, касается моей руки.
– Я всё понимаю, не тревожься. И кто же будет меня сопровождать?
* * *
В качестве надёжного, проверенного сопровождения мне достаётся – ну на чьи бы ещё плечи Стефан мог возложить ответственную эту миссию? – фрайн Рейни. Сегодня Блейк выглядит мрачнее обычного, ему явно не по нраву навязанная государем роль этакого назначенного рыцаря при деве жребия, обязанного повсюду следовать за своею подопечной. Однако Блейк не смеет воспользоваться привилегией давнего друга и отказаться от столь утомительной чести. Они с Илзе молчат всю дорогу, ни
