месяцев, а теперь, как писал Моррис, оказались в " дикой безлюдной части света, измученные, больные, без провизии".

Четверо из них погибли, но Моррис и еще трое поддерживали жизнь, занимаясь охотой и добычей пищи. Они пытались добраться до Буэнос-Айреса, расположенного в нескольких сотнях миль к северу, но сдались от истощения. Однажды, после восьми месяцев скитаний по пустыне, Моррис заметил людей на лошадях, скачущих навстречу ему: " Я представил себе не что иное, как приближающуюся смерть , и приготовился встретить ее со всей решимостью, на которую только был способен". Но вместо нападения его радушно встретила группа коренных патагонцев. "Они отнеслись к нам очень гуманно: убили для нас лошадь, разожгли костер и зажарили часть ее", - вспоминал Моррис. "Они также дали каждому из нас по куску старого одеяла, чтобы прикрыть нашу наготу".

Каставары переходили из одной деревни в другую, часто задерживаясь на одном месте на несколько месяцев. И вот в мае 1744 г., через два с половиной года после того, как "Спидвелл" оставил их, трое из них благополучно добрались до столицы, где испанцы взяли их в плен. Их продержали в заточении более года. Наконец испанцы разрешили им вернуться домой, и они были доставлены в Испанию на шестидесятишестипушечном военном корабле под командованием дона Хосе Писарро - офицера, который когда-то преследовал эскадру Энсона. Помимо команды из почти пятисот человек на корабле находились одиннадцать коренных жителей, в том числе вождь по имени Орельяна, которых насильно обратили в рабство и заставили работать на корабле.

Сохранились лишь немногие документы, рассказывающие о жизни порабощенных, а те, что существуют, написаны глазами европейцев. Согласно наиболее подробному отчету, основанному на свидетельствах очевидцев, Моррис и его товарищи по несчастью происходили из племени, жившего в окрестностях Буэнос-Айреса и долгое время сопротивлявшегося колонизации. Примерно за три месяца до обратного плавания Писарро они были захвачены испанскими солдатами. На корабле с ними обращались, как говорится в отчете, " с большой наглостью и варварством".

Однажды Орельяне приказали подняться на мачту. Когда он отказался, офицер избил его до оцепенения и крови. В рапорте говорилось, что офицеры неоднократно били его и его подчиненных " самым жестоким образом, под самыми незначительными предлогами, а зачастую только для того, чтобы доказать свое превосходство".

На третью ночь плавания Моррис находился внизу, когда услышал шум на палубе. Один из его спутников подумал, не упала ли мачта, и поспешил подняться по трапу, чтобы посмотреть, что происходит. Когда он спускался, кто-то ударил его сзади по голове, и он упал, ударившись о палубу. Затем рядом с ним упало тело мертвого испанского солдата. По кораблю пронеслись крики: " Мятеж! Мятеж!"

Моррис тоже вышел на палубу и был поражен увиденным: Орельяна и его десять человек штурмовали квартердек. Их было гораздо больше, у них не было ни мушкетов, ни пистолетов, только ножи, которые они тайком собрали, и несколько рогаток, сделанных из дерева и веревок. И все же они сражались один за другим, пока Писарро и несколько его офицеров не забаррикадировались в хижине, погасили фонари и спрятались в темноте. Некоторые из испанцев спрятались среди скота, загнанного на борт, другие вскарабкались по такелажу и укрылись на верхушках мачт. " Эти одиннадцать индейцев с решимостью, которой, пожалуй, не было примера, почти в одно мгновение овладели квартердеком корабля с шестьюдесятью шестью орудиями и экипажем почти в пятьсот человек", - отмечалось в отчете.

Это было одно из сотен задокументированных восстаний рабов и коренного населения, происходивших на американском континенте, - настоящих мятежей. Как отмечает историк Джил Лепор, захваченные народы " восставали снова, снова и снова", задавая "один и тот же вопрос, не переставая: По какому праву нами управляют?"

На испанском корабле Орельяна и его команда продолжали удерживать контроль над командным пунктом, блокируя сходни и сопротивляясь вторжениям. Но маневрировать им было нечем и некуда, и более чем через час Писарро и его войска начали перегруппировываться. В кают-компании несколько человек нашли ведро, привязали его к длинному канату и через иллюминатор спустили в пороховую комнату, где канонир наполнил его боеприпасами. Офицеры тихонько потянули его вверх. Вооружившись, они распахнули дверь каюты и увидели Орельяну. Он снял с себя западную одежду, которую ему пришлось надеть, и стоял почти голый вместе со своими людьми, вдыхая вечерний воздух. Офицеры высунули стволы своих пистолетов и начали стрелять - внезапные вспышки в темноте. Пуля попала в Орельяну. Он зашатался и упал, его кровь потекла по палубе. "Таким образом, мятеж был подавлен, - говорилось в отчете, - и владение квартердеком было восстановлено, после того как он в течение двух часов находился во власти этого великого и смелого вождя и его доблестных и несчастных соотечественников". Орельяна был убит. А его оставшиеся люди, не желая снова попасть в рабство, взобрались на перила корабля, издали вызывающие крики и прыгнули за борт навстречу своей гибели.

 

После возвращения в Англию Моррис опубликовал сорокавосьмистраничный рассказ, пополнивший постоянно пополняющуюся библиотеку рассказов о "деле Вэйджера". Авторы редко представляли себя и своих спутников как агентов империалистической системы. Они были поглощены своей повседневной борьбой и амбициями - работой на корабле, продвижением по службе, обеспечением денег для семьи, в конечном счете - выживанием. Но именно такое бездумное соучастие позволяет империи существовать. Более того, имперские структуры требуют этого: тысячи и тысячи простых людей, невинных или нет, служат и даже жертвуют собой ради системы, которую многие из них редко подвергают сомнению.

Поразительно, но среди выживших был один человек, который так и не смог зафиксировать свои показания ни в какой форме. Ни в книге, ни в показаниях. Даже в письме. Это был Джон Дак, свободный чернокожий моряк, сошедший на берег вместе с брошенной Моррисом партией.

Дакк выдержал годы лишений и голода и вместе с Моррисом и еще двумя людьми сумел добраться до окраины Буэнос-Айреса. Но там его стойкость оказалась бесполезной, и он пережил то, чего боялся каждый свободный чернокожий моряк: его похитили и продали в рабство. Моррис не знал, куда увезли его друга - на рудники или в поля, - судьба Дака осталась неизвестной, как и многих других людей, чьи истории так и не были рассказаны. " Я полагаю, что он закончит свои дни" в рабстве, - писал Моррис, - "нет никаких перспектив, что он когда-нибудь вернется в Англию". Империи сохраняют свою власть благодаря историям, которые они рассказывают, но не менее важны и