Он хотел было снова улыбнуться, но закусил губу и уставился себе под ноги.

Мы молчали.

Олеан обернулся на нас, но не вмешивался, снова что-то ответив Дэмиану.

Дрю, наконец, вздохнул.

– Да, Коул. Олеан прячет боль за ухмылкой и безразличием, Дэмиан – за грубостью, ты – за чертежами… Прости. – Я пожал плечами. – А я за улыбкой. Твой способ самый необычный.

Я тихо засмеялся.

– Спасибо за комплимент, – я пихнул его локтем в бок, и он пихнул меня в ответ.

Тут я вспомнил о парне, стоящем возле дерева. И задал Эндрю вопрос:

– А за чем прячет боль Аарон?

Дрю устремил взгляд куда-то в пустоту. Мне показалось, он вздрогнул. Он сформулировал мысль, и, наконец, я получил ответ:

– Ни за чем. Он своей боли не боится и не стесняется. Правда, думаю, он всё же немного ненавидит свои чувства. Страдания. А потому кажется слегка холодным. Но в общем и целом Аарон ничего не скрывает. Одновременно с этим – он не открытая книга. Очень интересный человек…

Я с ним согласен.

Мейерхольда нельзя было прочесть, но и нельзя было сказать, что он что-то скрывает. Просто был абсолютно не таким, как мы все.

Может быть, когда-нибудь я тоже стану таким, как он.

Мне показалась смешной эта мысль.

Нашёл себе авторитет и кумира.

Эндрю снова печально улыбнулся. Я понял, что наша компания начала сбавлять шаг и в итоге совсем остановилась.

Мы стояли возле берега. И чайки пели свои крикливые песни над нашими головами.

* * *

Все сидели и молчали некоторое время. На камнях. Потом, разумеется, говорили. Дэмиан и Дрю рассказали немного о своих родителях. Что в живых у них осталась только мама, и они любят её. В общем-то этих знаний нам было достаточно. Олеан о своих отцах не поведал. Я только повторился, что, может быть, мои родные приедут, а может, и нет.

Вскоре мы заметили подплывающий корабль. Наш остров находился достаточно близко к другой суше, так что плавание от ближайшего порта до нас составляло не более недели.

И когда корабль был уже близко, нас позвали. Впрочем, все и так уже бежали к причалу – мы давно не видели родителей. Ещё с лета, а кто-то и того дольше. Да и вообще давно не видели признаков жизни: одни вертолеты с детективами и полицией.

Которые, в общем-то, оказались бесполезны.

Мы столпились перед нашим маленьким островным причалом и ждали, когда же наконец высадят пассажиров.

Из нашей компании первым повезло именно Куинам. Их мать несколько секунд смотрела то на одного сына, то на другого, потом, еле сдерживая слезы, обняла обоих одновременно, привстав на цыпочки и прижав их рыжие головы к себе, поскольку она была ниже, и это выглядело безумно трогательно. После появился мужчина лет тридцати пяти в пальто, слишком лёгком для нынешней погоды, с тёмными волосами. Олеан, заметив его, сам подбежал к отцу, и мужчина без раздумий его обнял, похлопав по спине.

– Олли, дорогой мой!

От этого мне стало немного смешно.

– А где…

– О, он не смог приехать. Дела-работа… Ну, думаю, он бы и не выдержал хаоса в твоей комнате, не так ли? – Мужчина подмигнул Олеану, и тот согласно ухмыльнулся.

Все обнимались, целовались, кто-то здоровался с родителями, опекунами или другими родственниками за руку, кто-то плакал, а кто-то смеялся. Я же, кажется, прождал целую вечность – ну конечно, именно я, сомневающийся в том, приедут мои родители или нет, ждал их появления чуть ли не дольше всех.

Пока я разглядывал толпу, мой взгляд снова скользнул в направлении Аарона. Он стоял напротив пары – женщина лет за сорок закрывала лицо руками, мужчина же обнимал её, и глаза его были наполнены печалью.

Аарон смотрел в сторону. Ему было больно. Больно самому по себе, а тут ещё и видеть родителей в таком состоянии…

Я снова уставился на причал. Неужели! Наконец-то знакомое лицо. Я энергично замахал рукой своему отцу, подпрыгивая, чтобы он разглядел меня в толпе. Казалось, будто в груди растекалось некое тепло, радость от того, что они всё же приехали, что они про меня не забыли и даже скучали.

Я налетел на него, впервые, кажется, в своей жизни крепко обняв. Он осторожно взъерошил мои волосы, будто бы не был уверен в том, что это я или что я позволю к себе прикоснуться, не укусив. Отпустив его, я стал оглядываться в поисках мамы.

– Где она? Отстала? Или не приехала? Странно, мне казалось, если кто и не приедет, так это…

Я замолчал, когда он положил мне ладонь на плечо. Вокруг было шумно, потому он наклонился и своим привычным басом проговорил мне на ухо:

– Коэлло, она умерла.

Никаких тебе «я расскажу позже» или хотя бы «не здесь». Прямо. В лоб.

Это было правильным, с одной стороны. А с другой…

– Как? – едва слышно прошептал я.

– Инфекция. Это проклятое солнце… Долбаное, уродское…

Он замолчал.

Я тоже молчал.

Инфекция.

Мне хотелось спросить, что это за чёртова инфекция. Как она называется. Как именно от неё умирают.

Ведь отец учёный. Он сможет выдержать эти вопросы.

Или же прежде всего он личность, потерявшая любимого человека?

Выбрав второе, я решил промолчать.

Мы молчали ещё десять минут. Словно в память о маме.

Снова этот пляж. Эти камни.

Мне захотелось удариться головой прямо о них. Но я подумал об отце. Нет. Это глупо. Даже думать о таком.

– Это тяжело, – он говорил в лоб. Снова. – Но лучше нам будет в первую встречу за несколько месяцев поговорить хоть о чём-то хорошем. В этом аду. У тебя ведь был день рождения. Вчера?

– Вчера.

– У меня есть подарок, – он опустил взгляд. – И скоро Рождество. Мама готовила тебе сюрприз. Она сделала его, как только ты уехал. Ей было так легче… пережить очередную потерю.

Я сглотнул. Но посмотрел на то, что он достаёт из чемодана.

Это была небольшая коробочка, и отец протянул её мне. Я принял подарок, снял крышечку и достал содержимое.

Небольшой механизм. В виде солнца.

– Пап…

– Да, Коэлло, я знаю. Знаю, что говорил, будто это нереально, что это бред. Но мне хотелось воплотить твою мечту хотя бы в макете. А не в чертежах. Потому что с макетами мы становимся на один шаг ближе к реальности.

Он устало улыбнулся. Очень вымученно и несчастливо: ещё хуже, чем Эндрю.

Я улыбнулся в ответ, стараясь не заплакать. Выкрутив рычажки, я смог запустить механизм. Металлические лучи солнца начали крутиться, как и шестеренки внутри, и создавалось ощущение движения, выработки энергии.