– Короче. Есть дурь. Поделюсь. От одного раза никакой зависимости не вызывает – это точно говорю. Да и чего нам бояться? Смерти?

Олеан улыбнулся, услышав его слова. Мне же это забавным не показалось. Быть зависимым бессмертным казалось ещё большей мукой, чем просто бессмертным. Сорокин бросил на меня последний взгляд и встал из-за стола, уходя прочь из столовой. Он не попрощался и не помахал рукой, потому что тут никто так не делал.

Прощания нам ни к чему. Они бессмысленны.

Потом в зале поставили фильм, и некоторые даже решили явиться на сеанс. Но мне хотелось побыстрее пережить уже это чёртово празднование и пойти в комнату. К дури Августа и алкоголю Олеана.

Кажется, мы все решили последовать примеру солнца и стали разрушать самих себя с особой силой.

Но от солнца мы отличались. Мы-то бессмертны. Оно нет.

Итак, гитара.

Уже всё забыл. Скучал по этой боли в пальцах. По ощущению погружённости в музыку, которой ты сам распоряжаешься.

Олеандр смотрел на меня очень внимательно. Почему-то мне казалось, что он вспоминает что-то. Связанное с мелодией, я так полагаю.

Хэллебор не выходил из своей комнаты. Наконец ла Бэйл вытащил его оттуда пинками, получив в благодарность довольно неплохой удар в челюсть, но мы усмирили взбешённого Коула, залив ему в глотку неплохую порцию виски с колой.

Эндрю не очень одобрил такой подход, но его мы не спрашивали.

На окне поблескивали и переливались гирлянды, как и звёздочки над кроватью Олеана, которые Дрю упросил мать привезти сюда. Из других комнат слышался смех, шум. Кто-то что-то разбил. Кто-то пел, вернее, орал молитву без музыкального сопровождения на мотив пост-хардкора.

Ночь будет длинной. Она обещала схватить нас за шкирку и погрузить в себя, заставляя захлебнуться её событиями и сбивчивыми разговорами, хриплым смехом, алкоголем.

В какой-то момент брат остановил меня и сунул в руки свёрток. Я был уже пьяным, но ещё соображал, а потому сухо засмеялся и распотрошил упаковку. Внутри лежал свитер, и я захохотал ещё громче.

– О, модник, ну надень, надень.

Олеан поднял в воздух бутылку с вином, кивая мне. Коэлло валялся на полу, безразлично глядя в противоположную стену и периодически попивая то из бутылки с колой, то из бутылки с виски.

Я напялил на себя свитер и, шатаясь, завалился в ванную, где было зеркало. Кое-как собравшись с мыслями, я прочитал вышитую крупными буквами надпись: «SOUL SOLD»[9].

Вот же маленький засранец.

Я вернулся из ванной и, расставив руки в стороны, спросил:

– Ну как?

Олеан подавился вином и бешено захохотал.

– Огонь просто!

Я промолчал.

Он перестал смеяться и, пытаясь скрыть улыбку, пробормотал:

– Упс. Прости. Ну, в смысле… Ха-а-а, когда один рыжий издевается над другим рыжим – бесценно!

Он снова начал ржать, периодически запивая хохот из бутылки, а Дрю смущённо улыбался. Я подошёл и влепил ему дружеский удар по плечу, но потом обнял и похлопал по спине.

– Спасибо, брательник. Я буду носить его всю зиму.

Тем временем ла Бэйл уже пытался справиться со своей упаковкой. Получалось у него это из рук вон плохо, а потому он в итоге достал из пенала перочинный нож и вскрыл бумагу им.

– Бог ты мой, вы только посмотрите на это. Как твоя мать вообще согласилась на такое? И как ты узнал мой размер? Спёр мои ботинки, sul serio?[10]

Мой брат снова заулыбался. Он был единственным, кто выпил лишь чуточку вина и вряд ли собирался особо много буянить сегодня.

Олеан поставил бутылку на пол, не особо крепко держась на ногах, поднялся и, уже будучи разутым, напялил на себя подаренные моим братом ботинки на высокой подошве.

– Да я в них ростом где-то с Хэллебора. Это же чудеса, мать его… за ногу!

Ботинки были чёрными и правда на достаточно высокой платформе, да и выглядели под стать обычному прикиду Олеандра.

– Спасибо, чёрт тебя побери, Эндрю! Ты действительно самый настоящий Санта-Клаус этого лицея.

Ла Бэйл повернулся, довольно поглядывая на обновку, открыл ящик стола, порылся в нем и достал пакет с надписью «ART»: судя по всему, из творческого магазина. Он бросил свёрток в руки Дрю, и тот удачно его поймал, после заглянув внутрь. И когда Эндрю достал подарок, я понял, почему у брата так засверкали глаза.

Ну конечно. Он думал только о нас и забыл попросить мать купить на чём ему рисовать.

А вот ла Бэйл не забыл.

В руках Эндрю держал довольно толстый альбом, такой же толстый скетчбук и коробку с дорогими на вид французскими карандашами.

– Твой аномальный антиэгоизм предсказуем, Куин-старший. Так что это было несложно. О, и Дэмиан… – он открыл другой ящик и, повернувшись ко мне, так же метко кинул в руки пачку с наклейками. Крупными. Я рассмотрел их получше и понял, что это кучка стикеров на гитару.

– Захватил, когда забирал инструмент. И да, к слову, он тоже теперь твой. Вообще-то, я его спёр. Но наклейки купил сам, так что не переживай.

Эндрю сурово посмотрел на него.

– Ты же сказал, что гитара твоя.

– Ну, Куин! Куин-Куин. До вашего дома далековато, у меня на такое сил не хватит. Иначе я бы остался где-то там и не смог бы вернуться назад. Я и так в последнее время многовато путешествовал, поэтому следующая дальняя прогулка – только завтра. И потом перерыв. А то так и попасться недолго. Пришлось переместиться к ближайшему магазину на суше и спереть оттуда гитару. Ну, наклейки я тоже взял без спроса, но за них хотя бы положил нужную сумму.

Он улыбнулся, поднял с пола бутылку и отхлебнул ещё вина.

– Всё равно ничего мне не будет! Ни-че-го! Ха-ха. Если бы у меня не было моих сил, я был бы жалким, откровенно говоря. Но с ними – хоть мир завоевать, перевернуть, изменить, сломать… – он задумался, поняв, что это не совсем то, что он хотел сказать, и пропал где-то в своих мыслях.

Эндрю неопределённо покачал головой и посмотрел на бледного Хэллебора, который до сих пор не издал ни одного звука.

– Коул, хэй, – брат сел рядом с ним и приложил руку ко лбу. – Температуры нет. Но я переживаю. Совсем он уже… Ладно. Я оставлю подарок для тебя в твоей комнате, о’кей? – Он повернулся к нам. – Может быть, перетащим его в кровать?

Коул отпихнул брата, приподнимаясь и пытаясь сесть. У него получилось, так что он опёрся головой о кровать Олеана.

– Нет.

Вот и всё, что он сказал. Дрю печально улыбнулся, встал, достал последний крупный сверток и вручил его Хэллебору.