удивился Тропынин. — Факт, как говорится, не реклама.

— Что-то ты не жалуешь Резванова.

— За что его, придурка, жаловать? Павлик хоть и алкашит. но имеет золотые руки. А Расстрига — трезвенник, но из-за угла мешком напуганный. Как сутулая глиста, мотается по стройке — ни богу свечка, ни черту кочерга. Асатур сказал, после этой свистопляски близко к бригаде волосатика не подпустит.

— О Тамаре Тиуновой что-нибудь слышал?

— Слыхал: то ли повесилась, то ли утонула.

— Не Павлик с Резвановым довели ее?

— Не знаю, Антон Игнатьевич, сочинять не буду.

— Веру Барабанову сегодня не видел здесь?

— Недавно процокала каблучками в контору. — Тропынин глянул на часы. — Ох, Антон Игнатьевич! Пора мне крутить километры…

Круглолицая, с ямочками на щеках, Вера Барабанова встретила одетого по форме Бирюкова испуганно. Сидела она в отдельном кабинетике, половину которого занимал письменный стол, заваленный грудами каких-то папок и цифровых отчетов. Разговор долго не клеился. О Тамаре Тиуновой Вера даже слышать не хотела и всяческими уловками пыталась выяснить, откуда уголовному розыску стало известно, что они подруги. В конце концов Антону надоело толочь воду в ступе и он рискнул слукавить:

— Наш сотрудник видел вас, Верочка, с Тиуновой. Волосы у Тамары очень ему понравились.

Вера расстроенно хлопнула кончиками наманикюренных пальцев по кромке стола:

— Ну говорила же Томику, чтобы сняла с головы мужскую приманку! Не послушалась, дурочка. А что вы ее ищете?

Антон нахмурился:

— Хотим от дальнейшей беды спасти.

— Какой?

— Разве Тамара вам ничего не рассказывала?

— Нет. Она вообще сама не в себе. Как сумасшедшая, по вечерам крестится и какие-то молитвы шепчет.

— Как мне с ней переговорить?

— Томик абсолютно ничего не скажет. Ей правда что-то серьезное угрожает?

— Поверьте, из-за пустяка я не стал бы ее искать.

Вера, прикусив ровными зубками нижнюю губу, задумалась:

— Вы знакомы с ней?

— Нет, я ни разу Тамару не видел.

— Это плохо. Томик почему-то боится милиции, — Вера опять прикусила губу. — А в моем присутствии можете с ней поговорить?

— Конечно, могу.

— Тогда пойдемте вместе. Без меня Томик даже дверь вам не откроет.

— Я на машине, можем подъехать.

— Тем лучше.

Ехали недолго, но Антону пришлось изрядно поплутать по улочкам и переулкам, пока Вера не показала на небольшой шлакоблочный домик:

— Вот здесь я живу. — И, с интересом посмотрев на Антона, спросила: — Вы сын председателя Березовского колхоза, не так ли?..

— Так, — подтвердил Антон.

— Придется вас представить Томику. Можно?

— Для пользы дела, пожалуйста.

Вера энергично поднялась на крыльцо и костяшками пальцев трижды стукнула в дверь. Вскоре за дверью послышались легкие шаги. Приглушенный женский голос спросил:

— Верунь, ты?

— Я, Томик, открывай.

В замочной скважине щелкнул ключ. Дверь медленно распахнулась, и Бирюков увидел щупленькую курносую женщину с миловидным лицом. Одета она была в ситцевое васильковое платье. На худеньких, как у школьницы, ногах — новенькие красные босоножки. Из-под белой с зелеными горошинами косынки виднелись короткие, словно у подростка, неопределенного цвета волосы. Увидев за спиной Веры рослого Антона, женщина так сильно побледнела, что на ее носу отчетливо выступили коричневые веснушки.

— Томик, не пугайся, это сын председателя вашего колхоза Игната Матвеевича Бирюкова, — на одном дыхании проговорила Вера. — Он приехал, чтобы тебе помочь.

Тиунова словно онемела, а в ее расширившихся карих глазах будто застыл ужас. Вера ласково взяла подругу под локоть, и все трое вошли в светлую кухоньку.

— Что вы так испугались, Тамара? Я, честное слово, не кусаюсь. — Антон развернул удостоверение. — Вот, смотрите: фамилия моя Бирюков, отчество — Игнатьевич.

Бледность с лица Тиуновой постепенно стала сходить, веснушки на носу потускнели. Она даже вроде бы попыталась улыбнуться и тихо проговорила:

— Вас без документа можно узнать, на Игната Матвеевича здорово похожи.

— Ну вот и познакомились.

— Я раньше о вас знала.

— Да? Откуда?

— У Марины Зорькиной фотографию из газеты видела на столе. Марина очень хвалила вас.

— Значит, я хороший. А вы испугались. Чего?

Тамара зябко вздрогнула и обхватила плечи скрещенными на груди руками:

— Я чуть не повесилась…

— «Чуть» за преступление не считается, — Антон улыбнулся. — Кто довел вас до такой жизни?

— Не знаю. Наверное, завещание бабушки Гайдамаковой поперек горла стало нечистой силе.

— Томик, что ты плетешь?! — энергично вклинилась в разговор Вера. — Какая еще «нечистая сила»? Чудес нет!

— Наверно, есть, Верунь…

— О, господи! Помешалась ты, что ли?

— Может, и помешалась.

— Еще не лучше!..

Чтобы успокоить подруг, Бирюков предложил:

— Давайте, девушки, присядем. Говорят, в ногах правды нет.

Все трое, как по команде, сели на табуретки у кухонного стола. Бирюков ободряюще посмотрел на Тиунову:

— Тамара, расскажите все по порядку.

Тиунова поежилась, глянула на Веру, потом — на Антона, опустила глаза и неуверенно, перескакивая с пятого на десятое, стала рассказывать уже известное Бирюкову: как она ухаживала за умирающей Гайдамачихой и как та перед смертью оставила ей все свое состояние, указав в завещании, что Тамара соблюдет одно условие — докончит строительство дома на берегу озера и передаст его в дар колхозу, чтобы в нем оборудовали детский сад имени Викентия Гайдамакова. А еще Елизавета Казимировна передала Тамаре триста рублей наличными специально на похороны и просила, если из этих денег что-то останется, съездить в церковь, чтобы поставить свечечку за упокой души рабы Елизаветы. После поминок у Тамары осталось сто двадцать пять рублей. В один из выходных дней, в средине марта, Тиунова съездила в город, разыскала там церковь возле цирка и на все оставшиеся деньги напокупала свечей. Продававший свечи церковный служитель поинтересовался, кого это она так богато поминает. Не привыкшая врать, Тиунова рассказала всю историю с Гайдамаковой. Служитель посоветовал заказать молебен, но Тамара не знала, что это такое, да и Елизавета Казимировна об этом не просила, и никаких молебнов заказывать не стала.

В Березовку Тиунова вернулась со спокойной душой и чистой совестью. В начале апреля договорилась с бригадиром наемной бригады Асатуром Хачатряном, приехавшим на строительство фермы в Серебровку, что как только бригада закончит колхозную стройку, сразу возьмется за доводку недостроенного дома Гайдамаковой. Потом вдруг Тамаре стало жалко расставаться с внезапно свалившимся богатством и она начала обдумывать, как бы получить в сберкассе завещанные деньги, продать недостроенный особняк, свою избушку и уехать из Березовки вместе с электриком Тумановым. Этими «черными мыслями» Тамара ни с кем не делилась, но неожиданно ей пришло «святое письмо», в котором сообщалось, будто один человек сидел на берегу реки и увидал сошедшего с неба бога. Содержание письма она не запомнила, но в конце там предлагалось переписать это письмо на отдельные листки девять раз и разослать