Он никогда не поймет ее, никогда.

– Я не могу, – ответила Айрин. – Я просто не могу. Мне жаль.

Мартин отпустил ее руку – она знала, что все будет именно так – и взял пульт от телевизора. Передачу «Вопросы и ответы» они смотрели в молчании.

* * *

Энн поклялась, что не станет думать о том, что сегодня день рождения ее мужа. Если эта мысль случайно возникнет в ее голове, а оно так и будет, она просто прогонит ее и станет думать о другом. Таким было ее намерение, но на деле ничего не вышло.

Весь день Том присутствовал где-то на краю сознания. Она могла вспомнить все дни его рождения с того времени, как они начали выходить вместе, и еще несколько до этого, когда он был больше собственностью Генри, чем ее. Энн не забыла свой первый подарок в день его двадцатишестилетия, всего через несколько недель после того, как он обратил на нее внимание и пригласил на свидание. Тогда она все время сомневалась, не знала, сколько денег надо потратить, что написать в открытке. Что подарить тому, кого обожаешь всю свою жизнь и не хочешь спугнуть?

Поэтому она спросила его друга Генри, и тот пришел ей на помощь.

– Купи ему книгу, – сказал тогда он. – Только что вышла новая книга Алана Беннетта, ему нравится этот автор.

Поэтому Энн купила книгу в твердом переплете, которая выглядела вполне респектабельным и совсем не чрезмерным подарком. Потом Энн дарила ему лосьоны после бритья и одежду, и другие книги, и золотой зажим для галстука в тот год, когда они поженились, и картину, которой он восхищался и которая обошлась в три раза дороже той суммы, которую планировала потратить Энн.

Сегодня ему исполнилось тридцать шесть лет, и она ничего ему не покупает. Она двигается дальше, учится жить без него. Ей тридцать один, никто не скажет, что это уже «вниз с холма».

Энн натянула резиновые перчатки и начала наполнять таз горячей водой. Она могла бы сказать, что ей больше ничего и не нужно. Но это было бы ложью.

* * *

– Я очень счастлива, – объявила Пилар, – что ушла от этой kale.[4]

Зарек догадался, что значит это слово, но решил, что реплика его соседки по квартире не требует ответа, поэтому ограничился сочувствующим выражением лица.

Пилар запрокинула голову, высыпала в рот остатки конфет из пакетика «M amp;M’s» и громко захрустела ими.

– Но я буду скучать без Эмили, – печально добавила она. – Я не смогла с ней попрощаться, поэтому чувствую себя ужасно.

– Ужасно.

– Может быть, – продолжала Пилар, смяв пустую упаковку и отправляя ее в мусорное ведро, – в твоем кафе будет работа для меня.

Зарек с ужасом представил, что Пилар будет рядом с ним все долгие рабочие часы, а потом еще и дома. Он поискал отговорку и нашел:

– Но у тебя хорошо получаться с детьми. Я думаю, ты должна искать другую работу, как эта.

Пилар только отмахнулась.

– Да-да, я искать другую работу помощницы, но я приходить и в твое кафе. Я должна пробовать все.

– Да, – с упавшим сердцем согласился Зарек. – Может быть, ты есть права.

– Я приходить, когда ты на работа, и я буду говорить с твой босс, – пообещала Пилар. – Ты сказать, что я хороший работник и очень честная, потому что это правда.

– Конечно, – еле слышно отозвался Зарек.

– Завтра я приходить.

– Это вторник, – напомнил ей Зарек. Он нашел отговорку. – Вторник – мой выходной.

Пилар пожала плечами:

– Тогда я приходить в среду.

Вошел Антон и объявил, что ужин готов. Зарек пошел следом за ним на кухню с ощущением надвигающейся беды.

Мег подняла голову, когда дверь детского сада распахнулась.

– Привет! – удивленно поздоровалась она. – Каким ветром тебя сюда занесло?

– Глазам не верю. Ты воспитательница? – Айрин указала на Эмили, склонившуюся над мозаикой. – Она моя дочь.

– Ты шутишь.

Первое появление матери-невидимки через шесть недель после того, как Эмили начала посещать детский сад. До этого Мег встречалась только с Мартином, отцом девочки, и Пилар, помощницей по хозяйству. Именно Мартин, забравший Эмили накануне, тихонько сказал Мег, что Пилар от них ушла. Утром он завез Эмили, и все три часа девочка была не в настроении.

И вот является ее мать, которая, как была убеждена Фиона, своего ребенка не любила.

Эмили подняла было голову и быстро опустила, снова занявшись мозаикой.

– Где Пилар? – плаксиво спросила она.

Айрин подошла к ней и присела на край стола рядом с дочкой.

– Ты же знаешь, что Пилар больше у нас не работает, – беззаботно сказала она. – Папочка тебе говорил. Идем, надевай курточку.

На Айрин был кремовый тренч, на ногах красные туфли на очень, очень высоких каблуках.

– Эмили, – позвала она, когда девочка не шевельнулась, – пора идти. Мег ждет, ей надо запереть детский сад. Бери куртку.

– Пилар всегда приносит мне ее, – ответила Эмили, укладывая фрагмент мозаики на место.

Мег быстро подошла к крючкам на стене и сняла желтую курточку Эмили.

– А вот и наша курточка, – жизнерадостно пропела она, протягивая ее Айрин. Та молча взяла куртку дочери, ее лицо не дрогнуло.

– Идем, – повторила Айрин, в голосе послышались суровые нотки. – Пора домой.

Эмили выбрала из кучки еще один элемент мозаики.

– Я не закончила, – сказала она.

– Думаю, твоя мамочка торопится, малышка, – вмешалась Мег. Только сцены ей не хватало перед тем вожделенным покоем за ленчем.

– Она не мамочка, она Айрин, – возразила Эмили. – Я должна закончить мозаику.

– Нет, не должна, – Айрин схватила ее за руку и рывком поставила на ноги. – Пора идти домой.

Личико Эмили сморщилось, когда мать запихивала ее руки в рукава желтой курточки. Мег стояла рядом и ничего не могла сделать.

– Прошу прощения за все это, – понизив голос, извинилась Айрин, подталкивая беззвучно плачущую Эмили к двери. – Пилар ужасно ее избаловала. Поэтому нам пришлось ее уволить.

Мег вспомнила тот восторг, с которым Эмили встречала пришедшую за ней Пилар. Помощница ничуть ее не избаловала. Но что изменится, если она скажет об этом сейчас?

– Увидимся завтра, Эмили, – окликнула ее Мег, но девочка не обернулась. Мег собрала кусочки мозаики в коробку. Айрин не умерла бы, если бы подождала немного.

По какой причине все-таки ушла Пилар?

* * *

Казалось, день не проходит, а еле-еле ползет. Всякий раз, когда Джеймс смотрел на свои часы, он испытывал раздражение из-за того, что прошло так мало времени. Ленч был давным-давно, а еще нет даже половины четвертого.