Но я не останавливаюсь:

— И вы были настолько одержимы ею, что продолжили вымещать свои глупые обиды после ее возвращения домой…

Глаза Джареда вспыхивают.

— Правда, к тому времени ей уже порядком надоели ваши дерьмовые выходки. Поэтому она унизила вас и разгромила вашу машину на глазах у всей школы. — Я хихикаю. — Вы плакали…

— Я не плакал! — орет он. — Эти бредни рассказывают люди?

Его брови сходятся вместе на переносице. В какой-то мере это выглядит очаровательно.

— Я не плакал. — Затем, глядя поверх моей головы, Джаред обращается к дочери: — Я не плакал!

Закусываю губы, чтобы не рассмеяться.

— К тому же она уехала во Францию! — выплевывает он. — Не в Канаду. И разгромила мою машину без всякой причины. Я вообще был не виноват! — Джаред разворачивается кругом. — Я не плакал. Тэйт!

Он поднимается по лестнице к своей жене.

Хоук смеется.

Я почесываю затылок.

— Ого, это было легко.

Он берет меня за руку, и мы поворачиваемся к Дилан. На журнальном столике, за которым сидят ее подружки, разложена палитра цветов. Одна из девушек делает пометки.

— Справишься? — спрашивает Хоук у кузины.

Та салютует ему. Отпустив меня, он уходит, но сначала я чувствую, как его пальцы успевают скользнуть по внутренней поверхности моего бедра. Я ловлю воздух ртом, слыша его тихий смех.

Подняв взгляд, обнаруживаю, что девочки не смотрели на нас.

Дилан вприпрыжку подбегает ко мне и хватает за руку.

— Ну, ты готова?

— У тебя есть ремни безопасности?

Я бы чувствовала себя лучше, если бы сама вела машину, однако сегодня это не прокатит.

Дилан подводит меня к столу. Помимо образцов, я замечаю на мониторе открытого ноутбука фотографии платьев и девушек в диадемах. Ее подруга держит прайс-лист, содержание которого отсюда не разобрать.

— Чем занимаетесь? — интересуюсь я.

Немного рановато для выпускного. Дилан только перешла в последний класс, учебный год еще даже не начался.

— Это Сокорро. — Она указывает на темноволосую девушку, потом на рыжую. — А это Меган.

Сокорро машет рукой.

— Коко, — уточняет она.

Я киваю в ответ.

— Коко готовится к кинсе, — отвечает Дилан. — Мы выбираем платья.

Ее подруга смотрит на меня.

— Ты праздновала кинсеаньеру[13]?

— Нет. — Опускаю глаза к бальным платьям с пышными юбками и вырезами в форме сердца, традиционно бледно-розовым или белым, но она, похоже, ищет голубое. — Моей семье такое не светит.

Честно говоря, не представляю себя исполняющей данный обычай. Одно время я фантазировала об этом. Проходя мимо лимузина на улице, толпы нарядных людей и девушки, похожей на королеву. Все заботливо суетились вокруг нее, помогали забраться в автомобиль. Это было волшебно.

Сейчас я не могу позволить себе подобный праздник. Есть более важные вещи, на которые стоит потратить деньги.

— Мне нравится сама идея, — говорит Дилан. — Кажется, это весело. Я знаю, что отмечать «сладкие шестнадцать» и кинсеаньеру в наши дни не очень прогрессивно, но это повод для вечеринки.

— А еще повод получить подарки и деньги, — добавляет Коко, улыбаясь. — Вот почему я в конце концов согласилась провести праздник на два года позже, чем положено. В пятнадцать я немного бунтовала.

Она смеется, Меган улыбается, а я просто стою на месте.

Повисает тишина, они все переминаются с ноги на ногу, и я почти уверена, что должна что-то сказать, чтобы продолжить разговор, но на ум ничего не приходит.

Меган делает вдох, кладет руки на стол и поднимается.

— Ладно, мне пора. Не буду тебе мешать.

— Я с тобой, — сообщает Коко, собирая свои вещи. — У нас с мамой запись на маникюр-педикюр.

— Пока, Дилан, — окликает Меган.

Коко игриво ударяет Трент по бедру.

— Пока-а-а. Удачи вечером. Было приятно познакомиться, Аро!

Угу.

Они уходят, а Дилан тянет меня за собой.

— Идем.

Мы проходим через кухню и выходим в гараж. По пути она хватает свой бумажник с ключами, из холодильника достает пару бутылок воды. Сев в ее машину, пристегиваем ремни безопасности. Слева стоит черная «Тесла» с кузовом купе, справа еще один «Мустанг».

Дверь гаража открывается. Дилан вешает что-то на зеркало заднего вида, прежде чем опускает стояночный тормоз и переключает передачу.

Я смотрю на отпечаток большого пальца на окаменевшем кружке белой глины, висящий на зеленой ленточке.

Все знают об этом талисмане. Жена Джареда однажды рассказывала о нем в журнале. Он ничего не стоит и в то же время бесценен. В их дом я пришла не для того, чтобы его украсть, правда, когда увидела…

— Кстати, извини. Мне жаль, что тогда так получилось, — говорю Дилан.

— Если бы я не вернула его, тогда бы ты действительно пожалела.

Не сомневаюсь. Она выезжает из гаража, нажимает на кнопку у себя над головой, чтобы закрыть его, и мы сворачиваем на улицу, постепенно набирая скорость.

Амулет раскачивается на зеркале. Не знаю, что бы я с ним сделала, если бы удалось вернуться домой в тот вечер. Может, отдала бы «Бунтарям», чтобы они обменяли его на Неделе соперничества. Может, продала бы.

Или сохранила, потому что мне нравится связанная с ним история. И, возможно, он принес бы мне удачу, ведь приносил же их семье на протяжении долгого времени.

— Хоук выглядит счастливым.

— Не начинай, — бормочу я.

Что бы ни происходило между ним и мной, все не так, как думает Дилан.

Однако она настаивает:

— Мы вместе депилировали наши вагины, Аро. Мы можем поговорить об этом.

— И для кого ты сделала депиляцию, напомни?

Девушка вздыхает, но ничего не говорит. Я смотрю на нее. Дилан старательно избегает зрительного контакта, и я едва не улыбаюсь, потому что у нее есть секрет. Что она скрывает?

— Дилан? — Я борюсь со своим весельем.

— Ни для кого, ясно? — Она медленно втягивает воздух. — Я просто… хотела почувствовать себя женщиной, наверное.

— Женщиной?

Дилан кривит губы. Видно, что она смущена.

— Я не нравлюсь парням, — тихо произносит Трент. — Я слишком много говорю или слишком быстро гоняю, или они боятся моего отца, не знаю, в чем дело. — Дилан продолжает двигать губами. В этот момент желание смеяться пропадает. Становится понятно: она пытается замаскировать дрожь подбородка. — Просто возникла мысль, что так я почувствую себя красивой, вот и все.

Мой взгляд поникает. Неделю назад я бы поглумилась над ней. Трент смеет думать, будто она непривлекательная. С ее-то большими голубыми глазами, идеальной, гладкой кожей и светло-каштановыми волосами? Счастливой улыбкой? С тем, как она принимает людей такими, какие они есть, и излучает женскую солидарность?

Боже, мне бы такую проблему.

Только ей плохо, и я никогда бы не узнала об этом, если бы