Я кивал сам себе, мне нравилось то, какая складывалась картинка.

– Если бы все решал мужчина, я не думаю, что он бы стал похищать Темплтон. Но решение было не его, а сообщницы. Вполне вероятно, что он даже пытался отговорить ее от похищения Темплтон, но с тем же успехом он мог бы разговаривать с кирпичной стеной. Она бы не стала его слушать. Ей нужна была Темплтон, и точка.

Я затушил сигарету о тарелку. На стене появилась надпись: ЖЕНЩИНА ДОМИНИРУЕТ и, соответственно, МУЖЧИНА С НИЗКОЙ САМООЦЕНКОЙ.

– И вот еще что: смена схемы действия доказывает, что партнеры катятся по наклонной и теряют самообладание.

– Что, как ты говорил, хорошо.

– И да, и нет. Да – потому что это означает, что мы скоро поймаем этих мерзавцев. А нет – потому что их поведение становится все более импульсивным.

Хэтчер громко выдохнул. Казалось, все его тело обмякло вместе с вышедшим из него воздухом.

– Это может очень плохо отразиться на Темплтон.

– Забудь об этом, Хэтчер. Эти мысли только мешают. Сосредоточься на здесь и сейчас. Какие еще у нас были гипотезы?

– Мы считали, что они любовники, – ответил он.

– Хорошо. Душители с холмов – Кеннет Бьянки и Анджело Буоно – оказались двоюродными братьями. Соответственно, в нашем случае они могут быть или двоюродными, или родными братом и сестрой, или матерью и сыном.

– Или любовниками.

– Или любовниками, – согласился я.

На стене добавились надписи: ЛЮБОВНИКИ, КУЗЕНЫ, БРАТ/СЕСТРА, МАТЬ/СЫН.

– То есть мы исключаем возможность того, что в паре – двое мужчин?

– Нет, этого не может быть. Ножом орудует мужчина, это его почерк, а в куклы играет женщина, это женский почерк.

– И ты уверен, что он живет на северном берегу Темзы?

– В этом я даже не сомневаюсь, – сказал я, кивнув на карту. – Река создает естественную границу, все похищения и освобождения происходят к северу от нее. Это его охотничьи угодья. Он действует в соответствии со своим природным инстинктом, который заложен в нас с пещерных времен. Он даже не осознает причин своих действий. Итак, что мы знаем точно?

– Что его рост – метр семьдесят семь, у него темно-русые волосы и среднее телосложение.

На стену добавились надписи: МУЖЧИНА 1,77 м, СРЕДНЕЕ ТЕЛОСЛОЖЕНИЕ, ТЕМНОВОЛОСЫЙ.

– Мы знаем, что он садист, – добавил Хэтчер. – И мы знаем, что он очень осторожен и дотошен.

– Согласен, – сказал я и вписал эти характеристики на стену. – Даже во время похищения Темплтон он был очень осторожен. Наверняка криминалисты так ничего и не нашли у нее дома. Хорошо, что нам известно о женщине?

– Почти ничего. Она с тем же успехом могла бы быть привидением или невидимкой.

Я задумался на секунду и дописал на стене: ЖЕНЩИНА-НЕВИДИМКА.

– И это возвращает нас к тому, что смущает меня в этом деле с самого начала. Лоботомия. Нам нужно абстрагироваться от ужаса, заключенного в этой процедуре. Ты сколько трупов видел в жизни?

– Больше, чем хотел бы помнить, – фыркнул Хэтчер.

– Если бы в этом деле были трупы, нам было бы гораздо легче абстрагироваться, потому что мы к ним привыкли. А тот факт, что жертвы живы, – для нас как крученая подача. Когда я увидел Патрисию Мэйнард в больнице, я только и думал о том, каково же это – оказаться в ее положении. А если бы она лежала в морге, я бы совсем не впечатлился. Я бы думал только о том, как она попала в эту ситуацию и какие выводы можно сделать о сообщниках, глядя на ее труп.

– Ну, тогда представь, что она мертва. О чем бы нам сказал этот факт?

Я посмотрел на фотографию Патрисии Мэйнард и признал, что не имею ни малейшего понятия.

– Рэйчел, можешь расстегнуть ремни?

– Не могу. Если я помогу тебе, Адам меня замучает. Извини, – отозвалась Рэйчел, глядя в темноту в направлении кресла.

– Не извиняйся, я не должна была тебя просить, это нечестно.

– Ладно.

– Как ты держишься?

– А ты как думаешь, как я держусь? Меня похитили, пытают, палец отрезали, голову обрили.

– Ты очень смелая.

– Смелая? Я просто дура, – фыркнула Рэйчел и покачала головой. – Я в интернете договорилась встретиться с незнакомым мужчиной и никому не сказала, куда иду. Это был глупый поступок.

– Ты не глупая, Рэйчел. Ты просто ошиблась. Ты ни в чем не виновата.

– Спасибо, конечно, но это ничего не меняет. Адам так и будет меня истязать, а потом лоботомирует. Все как с остальными.

– Мы выберемся.

– Перестань это говорить. Этого не будет.

– Мы выберемся отсюда, Рэйчел. Ты должна в это верить.

– Нет, я не верю. Ты еще не знаешь, на что он способен.

И тут Рэйчел пришла в голову мысль, от которой кровь стыла в жилах. Что, если женщина в кресле – еще одна Ева? Еще одна постановка, как телефон в холле? Вдруг Адам просто устроил очередной свой розыгрыш? Она вспомнила, что именно она говорила этой женщине, повторяя в уме слово за словом, проверяя, не сказала ли она чего лишнего. Софи все еще продолжала повторять, что они отсюда выберутся. Это тоже было частью постановки? Может, Адам сейчас подслушивает и ждет, когда она согласится с Софи, чтобы получить повод для новой порции пыток?

– Ты ведь на самом деле на его стороне, да? Ты не из полиции.

– Я детектив полиции, Рэйчел. Ты должна мне верить.

– Докажи.

– Не могу, – вздохнув, ответила Софи после некоторого молчания.

– Вот видишь, ты с ним заодно.

– Об этом и речь – что бы я ни сказала, ты перевернешь мои слова так, чтобы они подтверждали то, что ты считаешь верным.

– Я так и знала, что ты так скажешь.

– Я знаю, что ты испугана, но ты должна мне доверять. Я на твоей стороне.

Рэйчел снова фыркнула и, обняв колени, прижала их к груди.

– Ты ничего не знаешь, – прошептала она. – Но если ты действительно та, за которую себя выдаешь, то узнаешь.

– Надеюсь, мы выйдем отсюда до того, как мне придется узнать.

– Ну вот опять ты врешь. Не тронет тебя Адам.

– Меня зовут Софи Темплтон. Я детектив лондонской полиции. И сейчас нас ищет целая армия копов.

– Опять врешь. Если эта армия существует, почему меня до сих пор не нашли? Почему не нашли предыдущих жертв?

– Потому что я офицер полиции, и это все меняет. Когда что-то подобное происходит с одним из нас, мы безжалостны.

– Отлично, то есть для сотрудников полиции один закон, а для всех остальных – другой? Может, если бы к моему похищению отнеслись бы с большей серьезностью, я бы уже была на свободе. И у меня все еще было бы десять пальцев.