– Ах, Оскар, Оскар, – сказал отец Аргуэдас. – Это просто стресс. И никакой не грех. Мы молимся о том, чтобы в наши головы не закрадывались дурные мысли, но иногда они закрадываются, и тут мы ничего не можем поделать.

– Но во сне все кажется таким реальным, – сказал Оскар и добавил нерешительно: – И я не чувствую себя несчастным. Меня обуревает гнев, но убивать мне очень нравится.

Тут отец Аргуэдас встревожился.

– Над этим надо хорошенько подумать, – сказал он. – Молись Господу, проси его защиты и правосудия. И тогда ты вернешься домой с успокоенным сердцем.

– Надо полагать, – с сомнением произнес Оскар. Теперь он ясно осознал, что ждал от священника совсем другого: никакого не оправдания, а только уверения, что все это невозможно в действительности. Что его дочери дома в безопасности и никто их не насилует.

Отец Аргуэдас наклонился к Мендосе, посмотрел ему прямо в глаза и строго произнес:

– Молись Деве Марии. Три круга по четкам. Понятно? – Он вынул из кармана свои собственные четки и вложил их в большую руку Оскара.

– Три круга, – повторил Оскар и начал перебирать четки – на сердце тут же полегчало. Поблагодарив отца Аргуэдаса, он вышел из столовой. В конце концов, молитва – это тоже занятие.

Несколько минут священник молился о грехах Оскара Мендосы, а затем прокашлялся и крикнул:

– Ну что, Беатрис, интересно было подслушивать?

Помедлив, она вытерла кончик косы о рукав, а затем перекатилась со спины на живот и заглянула в комнату.

– Вы это о чем?

– Подслушивать нехорошо.

– Вы арестант! – воскликнула она, хотя и без особой уверенности. Она бы все равно никогда не подняла оружие на священника и поэтому грозно ткнула в его сторону пальцем: – Я имею полное право слушать все, что вы говорите!

Отец Аргуэдас откинулся на спинку кресла.

– Чтобы удостовериться, что мы тут не замышляем убить вас во сне?

– Точно!

– Хорошо, иди и начинай свою исповедь. У тебя уже есть в чем каяться. Это облегчает нашу задачу. – Отец Аргуэдас блефовал. Никто из террористов к исповеди не ходил, хотя многие присутствовали на службе, и он разрешал им принимать причастие вместе с другими. Он предполагал, что таково, быть может, распоряжение командиров – никаких исповедей.

Но Беатрис еще ни разу в жизни не была на исповеди. В ее родную деревню священник приезжал от случая к случаю, когда позволял график. Он был очень занятым человеком и окормлял огромный горный регион. Иногда его не видели месяцами. Но даже когда он приезжал, у него не было ни одной свободной минуты: все время отнимали службы и причастия, крещения, венчания, похороны и земельные споры. Исповедовали только преступников и неизлечимо больных, а не каких-то там бедных девчонок, все грехи которых ограничивались тем, что они кололи булавкой своих младших сестер и не слушались маму. Исповедь была занятием для очень старых или очень плохих людей, а Беатрис не относила себя ни к тем ни к другим.

Отец Аргуэдас поднял руку и заговорил очень мягко – кажется, с Беатрис больше никто не говорил таким голосом:

– Подойди ко мне. Я помогу тебе начать.

Ну что ж, подойти – дело нехитрое, и сесть на стул тоже. Он велел ей наклонить голову, затем положил руки ей на макушку и начал молиться. В саму молитву она не вслушивалась. Она слышала только отдельные слова, такие прекрасные: «Отец», «благословение», «прощение». Так приятно ощущать тяжесть его рук на голове. Когда наконец он закончил молитву и убрал руки, она почувствовала себя совершенно невесомой, свободной. Она подняла голову и улыбнулась ему.

– А теперь попробуй мысленно увидеть свои грехи, – сказал он. – Так полагается перед исповедью. Молись Господу, чтобы он даровал тебе мужество припомнить все свои грехи и мужество от них освободиться. А священнику нужно сказать так: «Благослови меня, отец, потому что я согрешила».

– Благослови меня, отец, потому что я согрешила. Отец Аргуэдас немного подождал, но Беатрис не знала, что говорить дальше, и только ему улыбалась.

– А теперь перечисли мне свои грехи.

– Какие грехи?

– Ну хорошо, – ответил он. – Начать с того, что ты подслушивала исповедь сеньора Мендосы, хотя и знала, что так делать нельзя.

Она энергично замотала головой:

– Это не грех! Я же вам говорила, нам положено все слушать!

На сей раз отец Аргуэдас положил руки ей на плечи, и снова на Беатрис снизошло чудесное успокоение.

– Если ты пришла на исповедь, то должна говорить всю правду без утайки. Через меня ты говоришь эту правду самому Господу, и я не передам твоих слов ни одной живой душе. Все это останется между тобой, мной и Господом. Это священное таинство, и ты никогда, никогда не должна лгать, если приходишь на исповедь. Тебе понятно?

– Понятно, – прошептала Беатрис. Священник такой красивый, пожалуй, даже красивее Гэна, который ей раньше немного нравился. Все остальные заложники были слишком старыми, а парни из отряда – слишком молодыми. Ну а командиры… Командиры были командирами.

– Молись! – сказал священник. – Постарайся как следует понять суть таинства.

Отец Аргуэдас так ей нравился, что Беатрис заставила себя думать о таинстве. Как приятно чувствовать его руки на своих плечах! Она закрыла глаза и начала молиться. И внезапно ей все стало ясно. Да, слушать чужую исповедь нехорошо! Она осознала это так ясно, словно видела свой грех воочию, и осознание это привело девушку в восторг.

– Я исповедуюсь в том, что подслушивала. – Всего-то и делов, что сказать об этом вслух, и грех сам собой от нее уплывет, перестанет быть ее грехом.

– А что еще?

Что же еще? Она снова задумалась. Напряженно всматривалась закрытыми глазами в темноту, в то место, где, как она знала, грехи собираются вместе, складываются в поленницу, готовую в ту же минуту вспыхнуть и сгореть без следа. Да-да, было и еще. Было столько всякого «еще»… Она увидела перед собой все свои грехи. Но их было так много, что она не знала, с чего начать, как их назвать, как выразить словами.

– Я тыкала в людей оружием, – наконец пробормотала она, чтобы хоть что-то сказать. Беатрис казалось, что, останься она здесь хоть навеки, ей все равно не удастся перечислить все свои грехи. Не то чтобы она собиралась совсем перестать грешить. Она не могла перестать. Ей просто не разрешат! Да она этого и не хочет. Теперь она ясно видела перед собой свои грехи и знала, что будет совершать их и дальше, причем все больше и больше.

– Господь тебя простит, – сказал священник.

Беатрис изумленно открыла глаза:

– Все, грехов больше нет, ушли?

– Для этого тебе надо молиться. Надо раскаиваться в том, что ты их совершила.

– Пораскаиваться я могу. – Может, все дело как раз в этом круге, в этом цикле согрешений и раскаяний. Каждую субботу, а может, и еще чаще она станет приходить на исповедь, и священник будет просить за нее Господа, и она станет чистой и безгрешной, чтобы потом отправиться на небо.