Вывеска на одном из домов в центре города гласила: «Княжеский диван». Я поднялась по лестнице, ведущей к дому, построенном в 1924 году, где долгие годы располагался центральный почтамт эмирата Трансиордания[38]. Теперь здание арендовал Мамдух Бишарат, известный под прозвищем Князь. Я познакомилась с этим человеком, которому было уже далеко за восемьдесят. Он вручил мне отпечатанный на ксероксе листок с информацией и сказал:

– Этот дом – пример сохранения наследия греко-римского города Филадельфия[39], на месте которого построен Амман. Его дух и атмосфера живут до сих пор. Я хочу, чтобы здесь проводились дискуссии об искусстве и литературе и чтобы этот дом противостоял эпидемии современного строительства, охватившей город.

В ближайшее время никаких мероприятий не планировалось, однако стены здания украшали картины местных художников.

Первоначально я планировала провести сорок дней в Сирии, но там началась война. Израиль начал бомбардировки по Ливану, и существовала большая вероятность, что Сирия окажется следующей. Поменять билет на соседнюю Иорданию оказалось легко. Я знала, что не найду там сирийской чарующей архитектуры, зато Иордания являлась мирным королевством, открывшем двери для многих беженцев. Она обрела независимость лишь в 1921 году. Прежде это был край бедуинов-кочевников, задворки Османской империи, а первый король, Абдаллах I, правил народом из вагона поезда.

Восточный Амман был не лишен местного колорита, а жители его оказались дружелюбными, однако они как будто сговорились раскормить меня. Продавец пирожных Мустафа зазывал в свою кондитерскую, угощал диетической колой и не отпускал, пока я не попробую, как минимум, с десяток видов выпечки. Запах чеснока привел меня в ресторан «У Хашема», открытый двадцать четыре часа в сутки и расположенный в переулке, со столами и пластиковыми стульями, выставленными на тротуаре. Мужчины-повара жарили фалафель и произносили: Ахлан! («Добро пожаловать!»), с признательностью и улыбкой встречая мои попытки говорить на арабском. Меню ресторана было известно каждому в городе, оно нигде не было записано и не менялось много лет: фалафель, фуль (пюре из бобов), жареная картошка и сладкий чай с мятой. Здесь все было настолько по-простому, что никто даже не пользовался тарелками, салфетками и вилками. Ели руками, а еду накладывали в кусочки питы. Столики редко вытирали, и я обедала, постелив себе кусок газеты. В витринах многочисленных кондитерских красовались горы пахлавы. Кондитеры беспрерывно доставали из печек все новые и новые гигантские противни со свежими липкими сладостями.

Кафе «У Рашида», которое располагалось ниже по улице, пользовалось популярностью у посетителей. Откуда по вечерам я наблюдала за прохожими. Стены зала кафе были выкрашены в кричащий травянисто-зеленый цвет; там сидели исключительно мужчины, которые играли в карты и курили аргиле (смесь табака и вяленого яблока). Терраса кафе была разрисована флагами всех стран мира, и ее было видно за несколько кварталов – цветное пятно в песочном море.

Отель «Палас», где я поселилась, представлял собой нечто среднее между резиденцией бизнесменов с Ближнего Востока и местом любителей экономичных путешествий. В обставленной по-домашнему гостиной мужчины располагались на удобных креслах и диванах перед телеэкраном, по которому в любое время суток показывали военные сводки. Войны шли в двух соседних странах – Ираке и Израиле. В Сирию, куда можно было доехать на такси, хлынули толпы беженцев из Ливана. Весь регион был шокирован и напуган репортажами оттуда. Показывали плачущих покалеченных детей без рук и ног, с покрытыми шрамами лицами и обмякшими тельцами, и кричащих, всхлипывающих матерей. Конечно, кому-то может показаться, что детей показывают в новостях нарочно, чтобы надавить на эмоции, однако в Ираке, Ливане и Палестине большие семьи, от восьми до одиннадцати детей, обычное явление. Количество детей по отношению к числу взрослых настолько велико, что при бомбежке улицы или многоквартирного дома среди жертв оказывается намного больше именно детей.

Каждый день на улицах я видела матерей с малышами. Хотя у одних кожа была светлая, а у других темная, кто-то был пухленьким, а кто-то худощавым, у всех наблюдалась одна общая черта – огромные черные арабские глаза. Наверное, эти глаза снились в кошмарах людям не одной нации, видевшим, как маленькие тельца укладывают на носилки.

В лифте гостиницы ко мне обратился один из гостей и спросил, откуда я родом. Абдулла, средних лет мужчина с залысинами, в спортивной рубашке, брюках и мокасинах, приехал из Акабы (иорданского порта, откуда ходят паромы в Египет). Он сказал, что хочет поговорить с человеком из Америки и услышать мое мнение о том, что сейчас происходит в мире.

Мы сели на диван в вестибюле, и вот что он рассказал:

– Я из семьи бедуинов, и хотя я вполне современный человек с университетским образованием, работаю инженером и ношу европейскую одежду, мне хочется соблюдать обычаи моего народа, в частности традицию гостеприимства. Как бы неприглядно ни вели себя гости, их все равно приветствуют словами «Добро пожаловать!» и демонстрируют хорошее к ним отношение. Этот обычай уходит корнями в те времена, когда бедуины путешествовали по пустыне. Тогда можно было выжить лишь при условии, что незнакомые люди, пусть даже члены вражеского племени, поделятся с тобой едой и кровом…

Мы поговорили о том, как абсурдна и бессмысленна война. Чем дольше я находилась в Иордании, этом мирном, безопасном оазисе, окруженном странами, раздираемыми враждой, с бесконечными потоками беженцев и угрозами военных действий, тем очевиднее становилась бессмысленность происходящего. Покойный король Хусейн посвятил всю жизнь мирному урегулированию конфликтов и был разочарован, став свидетелем событий, которые свели на нет все его попытки установить мир. Иорданцы очень любили короля. Его политика послужила примером того, что люди могут жить в мире даже при сложных обстоятельствах.

– Никому не нужна война! – воскликнул Абдулла. – Войны приносят лишь разрушения и разлад в семьи, не имеющие никакого отношения к проблемам, вызвавшим конфликт. Да и когда мы видим, что все больше и больше людей убито, эти проблемы кажутся незначительными. Все равно ничего не меняется – а если и меняется, то точно не к лучшему. Войны устраивают политики! Люди ничего друг против друга не имеют. Лишь ненормальные способны обвинять народ в дурных поступках правительства.

Знойные мужчины на каждом шагу приветствовали меня возгласами «Добро пожаловать!», но мне так пока и не удалось поговорить с женщиной. Я решила отправиться в западную часть Аммана, сходить за покупками и заодно познакомиться с кем-нибудь в крупнейшем городском гипермаркете «Мекка». У входа был магазин сладостей, где продавались на развес американские конфеты, кексы, печенье и прочая вредная еда. Семнадцатилетние продавщицы щеголяли в джинсах, с прическами по последней американской моде. Попав сюда, вполне можно было бы подумать, что вы в Америке, если бы не туристы из Саудовской Аравии – мужчины в длинных белых платьях и клетчатых куфиях[40] и женщины в черных абайя (свободные платья, которые надевают поверх одежды), платках и вуалях, закрывающих лицо. Рядом со «Старбаксом» и интернет-кафе находилось место, отведенное для молитвы. Посетители, в основном женщины, свободно общались друг с другом, неважно, закрывали они лица или нет, одевались скромно или предпочитали джинсы с топиком без рукавов.