Большинство товаров привозили из Китая, в том числе мусульманские платки с блестками, которыми были увешаны все стены в магазинах аксессуаров. Я остановилась у прилавка с косметикой, и женщина обратилась ко мне по-арабски.

– Ана баки шуаи араби – «Я плохо говорю по-арабски», – ответила я.

У меня все же получилось немного поговорить с ней, а потом она спросила, откуда я родом.

– Ана амерки – «Я американка».

Женщина ответила что-то, но я не поняла. Как правило, люди реагировали словами «Добро пожаловать!» или «Мы любим американцев, но не любим американское правительство». В ответ я произнесла просто:

– Шукран – «Спасибо».

– Я сказала, что американцы убивают арабов, – повторила она по-английски и в слезах рассказала мне о том, как живет в разлуке со своей палестинской семьей. Затем она пригласила меня в магазин посмотреть косметику.

Другая женщина, с которой я познакомилась, была одной из немногочисленных иорданских христианок. Она сделала потрясающую карьеру переводчика, выучив три языка, потом познакомилась по Интернету с испанцем, бросила работу и вышла за него замуж. Некоторые мужчины, с которыми я встречалась, утверждали, что в Иордании танец живота исполняют лишь в стрип-клубах. «Здесь нет танца живота, – уверенно говорили они. – Мы танцуем дабке». (Это традиционный народный танец, популярный в Иордании, Сирии, Палестине, Ливане и Ираке.)

Моя новая знакомая не согласилась:

– В Иордании любят танец живота, и родственники всегда просят девочек потанцевать… Мы очень ценим традиции, – добавила она. – Между христианскими и мусульманскими обычаями не такая уж большая разница. Для наших семей недопустимо, если дочери выбирают танец как основную карьеру, будь то балет или танец живота. Девушки в Иордании могут получить образование, работать, путешествовать, но я согласна с тем, что нельзя предоставлять женщине полную свободу. Если бы у меня была дочь, я бы воспитала ее по-иордански – кое в чем ограничивая.

Торговцы национальной одеждой нанимали мальчишек, чтобы те стояли у входа в лавку и заманивали покупателей, обещая выгодную цену или просто предлагая «взглянуть». В переулке напротив моего балкона была маленькая лавочка с огромным ассортиментом роскошных туник. Ее привлекательный хозяин – его тоже звали Абдулла – пригласил меня выпить с ним турецкого кофе. Он сделал мне выговор за то, что я обедаю «У Хашема», и предложил отвести туда, где едят все местные. Я заинтересовалась, о чем это он, и оказалось, он ведет меня в гигантский KFC. Я ответила, что не люблю KFC, и он отвез меня в «Хардис»[41]! Тут мне пришлось заявить, что я предпочитаю иорданскую кухню. Проехав мимо «Пицца Хат», «Бургер Кинг» и иже с ними, мы наконец остановились в закусочной, где подавали абсолютно то же самое, что и у Хашема.

Абдулла показал мне отель, где четыре месяца назад взорвалась машина с террористами-камикадзе, еще одну гостиницу взорвали во время свадебного приема.

– Все были в ужасе от такой бесчеловечности, – сказал он.

Мы заехали в «Краун Плаза» и выпили мятного лимонада в кафе. У входа в гостиницу пришлось пройти через металлодетектор. Поскольку я была женщиной, меня провели в особую зону, где меня обыскала охранник-женщина.

Разговор зашел о политике, и Абдулла раздраженно бросил:

– Даже не начинай.

Вместо этого он сменил тему и заговорил о сексе, в частности об операции по восстановлению девственной плевы, благодаря которой женщины снова становятся «девственницами», и после полового акта у них идет кровь. В брачную ночь невеста должна доказать свою невинность. Запачканную кровью ткань затем показывают родственникам со стороны невесты и жениха.

– Большинство невест невинны, но если это не так, то на помощь приходит операция по восстановлению плевы. Процветающий бизнес! Самая меньшая из неприятностей, которая ждет девушку, если муж не увидит кровь, – ее брак будет аннулирован, и ее вернут родителям, а семья будет опозорена. Вообще-то отец или брат обязаны убить ее, чтобы спасти семейную честь.

Знаменитые «убийства чести» давно запрещены королевским указом. Однако подобные случаи все еще имеют место быть, ведь традиции глубоко укоренились. Ежегодно за убийство дочерей арестовывают несколько человек.

Вернувшись в гостиницу, я открыла местную «Таймс». В статье говорилось о женщине, чьи мать и сестра зарубили ее топором на следующий день после того, как она родила внебрачного ребенка. Затем женщины пошли в ближайший полицейский участок и признались, что совершили убийство ради спасения чести. «В текущем году это уже девятое „убийство чести" в Иордании», – говорилось в газете. Я удивилась, что убийцами были мать и сестра, а не брат или отец, но больше всего меня поразило то, что сексуальная жизнь женщины в мусульманском мире часто не является ее личным делом.

В Иордании объявили траур по жертвам войны в Ливане, и почти все культурные мероприятия были отложены. Я очень ждала ежегодного фестиваля культуры и искусств в Джераше – праздника, который длился неделю и проходил в руинах греко-римского города в предместье Аммана. Однако его отменили.

Я оказалась в городе, где буквально ничего не происходило. Я была здесь впервые и почти никого не знала. Конечно, люди по-прежнему устраивали свадьбы и семейные праздники, но я не знала, как туда попасть. Каждый день я штудировала «Таймс» в поисках хоть каких-нибудь мероприятий. Иногда мне казалось, что я хватаюсь за последнюю соломинку, однако мне действительно удавалось находить что-нибудь интересное.

Королевское кинематографическое общество устраивало показ независимого кино во дворике своего здания. Иорданцы и экспаты пришли сюда в таком количестве, что смотреть кино можно было только стоя. Из-за технических неполадок тридцатишестиминутный фильм начался примерно в то время, когда должен был кончиться. А до его начала нас развлекали многократно повторяющимся коротким мультиком про исполнительниц танца живота и ночные клубы с участием пьяниц и мафиози. «Так вот что думают люди, когда я говорю, что работаю танцовщицей», – подумала я.

Долгожданный фильм, снятый молодой иорданкой, назывался «Осторожно, оклики». Этим фильмом женщина-режиссер пыталась привлечь внимание к проблеме приставаний на улице, особенно к тому, что она называла «непристойными окликами». Мне эти приставания показались довольно невинными. Распалившиеся под действием гормонов ребята из Нью-Йорка и Майами кричали вслед слова и похуже. Однако для арабских женщин эти непрошеные комментарии, безусловно, являлись оскорблением. Мужчины в фильме говорили одно и то же: «женщины сами хотят, чтобы к ним приставали, иначе не одевались бы так броско»; «они должны одеваться скромнее»; «зачем столько краски на лице? Косметика только для дома». Единственное, что в их глазах не могло оправдать окликов на улице, это противоречие таких домогательств исламу и вероятность, что нечто подобное случится с женщиной из их собственной семьи.