— Вещи не такие, какими кажутся.

На следующую ночь они пришли на ночлег в дом очень бедного, но гостеприимного человека и его жены. Супруги разделили с ангелами немного еды, которая у них была, и сказали, чтобы ангелы спали в их постелях, где они могут хорошо выспаться. Утром после пробуждения ангелы нашли хозяина и его жену плачущими. Их единственная корова, молоко которой было единственным доходом семьи, лежала мертвая в хлеве. Младший ангел спросил старшего:

— Как это могло случиться? Первый мужчина имел все, а ты ему помог. Другая семья имела очень мало, но была готова поделиться всем, а ты позволил, чтобы у них умерла единственная корова. Почему?

— Вещи не такие, какими кажутся, — ответил старший ангел. — Когда мы были в подвале, я понял, что в дыре в стене находился клад с золотом. Хозяин был груб и не хотел сделать добро. Я отремонтировал стену, чтобы клад не был найден. Когда на следующую ночь мы спали в постели, пришел ангел смерти за женой хозяина. Я отдал ему корову. Вещи не такие, какими кажутся. Мы никогда не знаем все. И даже если имеешь веру, тебе надо еще внушить доверие, что все, что приходит, есть в твою пользу, или наоборот: то, что уходит, есть вред для тебя. А это поймешь со временем.

Вот так, Серафима. Не сделав чего-то, ты не можешь знать, каким будет результат, ибо вещи не такие, какими кажутся. И еще: в прошлом не должно быть тайн. Вчера — это история, а тайна — это завтра.

— А сегодня? — Монахиня чувствует, что напряжение последних месяцев неожиданно ослабило свои тиски.

— Сегодня? — Настоятельница ласково улыбается. — Настоящее, Серафима, — это дар, неповторимое мгновение. А дано оно тебе для того, чтобы с помощью прошлой истории приоткрыть завесу тайны будущего. Не поделишься историей — ничего не узнаешь. А чему быть, того не миновать. Поняла? — матушка спрашивает строго, но в ее глазах мелькают веселые искорки.

Серафима опускает веки.

— Ну, вот и славно. — Настоятельница похлопывает больную по руке. — Отдыхай! Поправляйся! Я Владу позвоню, скажу, чтобы не приезжал. Правильно?

— Да.

— Значит, договорились. Лечись, Серафима! А то снег стаял, скоро почки лопнут, а ты все лежишь. Работы непочатый край, двор пора в порядок приводить перед Пасхой.

В пасхальное утро окончательно излечившаяся от недугов матушка Серафима, отстояв всенощную, попросила одного из гостей монастыря опустить в Мурманске в почтовый ящик письмо. Конверт был очень толстым, хотя монахиня не написала в послании и двух страниц. Адресовано сообщение было молодой женщине, местожительство которой Серафима с трудом уговорила выдать сотрудницу одного из популярных журналов. Заручившись согласием выбранных гонцов, она направилась в келью. Там прилегла на кровать и, даже не успев взволноваться уже привычной мыслью о том, что теперь будет, уснула таким спокойным, безмятежным сном, каким не спала уже больше сорока лет.

Никогда еще весна не приносила Гальперину разочарований. Каждый год, стряхнув с себя усталую пелену зимы, он спешил к новым свершениям, не чувствуя ни авитаминоза, ни грусти, ни опустошения. Напротив, он ощущал себя переполненным энергией, которой с удовольствием делился с друзьями, коллегами и пациентами. Но весна две тысячи девятого радости Владу не доставляет. Он вял, задумчив и удручен. Он злится на всех вокруг и, в первую очередь, на самого себя. Прошло почти полгода с того момента, как он решил действовать, чтобы обнаружить наконец истинные причины, что побудили его родных заставить его искать Алину, а он не предпринял практически ничего. И самое главное, так и не решил, что именно должен делать, с чего начинать поиски и в каком направлении двигаться. От эйфории, что он почувствовал, прочитав постскриптум последнего письма своей тети, не осталось и следа. Если бы он хотя бы предполагал, что именно он собирается найти, то, возможно, придумал бы себе какой-нибудь сногсшибательный план. Но Гальперин сам себе напоминает героя сказки, перед которым стоит непосильная задача: «пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что».

Разочарование наступило не сразу. Сначала Влад был чрезвычайно воодушевлен и исполнен решимости во что бы то ни стало довести начатое до конца. Больше всего радости доставила ему мысль, что он — «безмозглый кретин, который пытается понять переписку двоих людей, прочитав послания лишь одного из собеседников». Два вечера Гальперин потратил на поиски писем матери, перевернул всю квартиру: нашел свидетельство о разводе, которое давно считал потерянным и которое Катерина восстанавливала несколько лет назад, проклиная на чем свет стоит бывшего мужа за рассеянность; с удивлением обнаружил, что когда-то окончил курс по «Практической психодиагностике личности» и прослушал семинар «Искусство речи: риторика и мастерство», о чем свидетельствовали сертификаты, выуженные из видавшей виды папки. Много всего давно забытого и безвозвратно потерянного отыскал Влад на полках и в ящиках, но нигде не обнаружил хотя бы намека на существование писем матери. То ли тетка их не хранила, то ли по каким-то причинам уничтожила, то ли они потерялись при переезде. Первая возможная ниточка, которая могла бы помочь Гальперину обрести спокойствие, оборвалась, даже не натянувшись.

Несколько раз Гальперин порывался отказаться от проявлений терпения и такта: поехать к матери снова и твердо потребовать объяснений. Но сначала визит пришлось отложить из-за срочных консультаций для высокопоставленного лица, которое не могло позволить себе изливать душу кому-либо, не обладающему научной степенью и одновременно должностью директора психологического центра. Затем Влад на несколько недель свалился с тяжелейшим гриппом — видно, плотное общение с высокопоставленным лицом и глубокое погружение в его проблемы окончательно доконало врача. А потом пришло известие о болезни матери. Гальперин хотел немедленно вылететь, но настоятельница отговорила. Сказала, что «кризис миновал и беспокоиться не о чем». Влад поверил и решил, что его внезапный приезд может только навредить. Если вдруг Гальперин не совладает с собой и снова начнет расспрашивать и бередить больной душу, то последствия в ее состоянии могут оказаться непоправимыми. Влад остался дома, чтобы наверняка не потревожить мать. И чем больше времени проходило, тем больше ему казалось, что и ехать в монастырь ни к чему, и спрашивать монахиню не о чем.

Пытался Влад как-то наладить отношения и с Алиной. Успеха, правда, в этом особого не достиг. Похвастаться было нечем, но и поводы сильно огорчаться тоже отсутствовали. За прошедшие месяцы они несколько раз разговаривали по телефону, хотя содержательным это общение назвать было сложно:

— Здравствуйте, Влад, это Алина.

— Э-э-э…

— Щеглова.

— Да-да, я вас узнал.

— Не сочтите за нахальство, хотела попросить вас об услуге по старой памяти.

— Конечно. Пожалуйста.

— Сыну одной моей знакомой, к сожалению, срочно требуется нарколог. Я подумала, что вы, как психотерапевт, можете кого-то порекомендовать.