– А Даша видела… каким вы были… в детстве? Фотографии ее бабушки, дедушки? – она говорила медленно, потому что никак не могла сосредоточиться.

– Даша не видела! – завопила Даша из-за плеча ее отца. – Пап, покажи! Какой ты был маленький!

– Ладно, – он отвернулся и разжал пальцы; Марианна помедлила и вытащила руку из чужого кармана. Ей сразу стало очень холодно. Петр Аркадьевич встал.

– Идемте в дом, покажу.

В прихожей Петр Аркадьевич помог Марианне снять куртку и поинтересовался:

– Может, сначала горячего чаю на кухне?

– Мы не хотим! – весело сказала Даша. – Сначала покажи фотографию, а потом можно и чаю. С пирожными и миндальными конфетами.

Марианна ее поддержала – нужно пользоваться моментом, пока Даше интересно узнать про жизнь и прошлое ее отца. Это хороший шанс дать им узнать друг друга ближе, променять его на сладости нельзя.

Они гуськом пошли за Петром Аркадьевичем. С загадочным выражением лица он повел их к лестнице наверх. Марианна предположила, что альбом с дорогими его сердцу фотографиями хранится в спальне, но Аракчеев прошел к коридорчику, который вел во флигель, и остановился у заветной двери.

Марианна замерла от волнительного предвкушения. Неужели сейчас они заглянут в его тайное логово? Она не имела ни малейшего представления, что они там увидят!

Петр Аркадьевич достал ключ, сунул в скважину и повернул. Марианна только теперь заметила, что замок в двери был простой, старый. Да и сама дверь выбивалась из стиля дома. В царапинах, сколах, трещинах, застывших потеках краски. Непрезентабельная на первый взгляд, но не хлипкая, из крепкого деревянного бруса. Когда в такую дверь стучит настырный посетитель, звук выходит гулкий, солидный. А также Марианна углядела дырки от старых шпингалетов, и точки, какие оставляют канцелярские кнопки. Одним словом, заслуженная дверь, повидавшая на своем веку многое.

Любопытство разрослось до невиданных размеров.

Петр Аркадьевич все возился: ключ поворачивался туго.

– Смазать надо, – заметил он досадливо, сильно потянув за ручку, чтобы заставить замок подчиниться.

– Пап, давай скорее! – проныла Даша. – Ноги устали стоять, сесть хочется.

Наконец, дверь распахнулась. Хозяин кабинета вошел первым и повернул выключатель. Под потолком с лепниной неярко вспыхнула люстра с бахромой и висюльками. Несколько висюлек не хватало.

– Заходите, – сказал Аракчеев, и Марианне почудилась в его голосе неловкость.

В кабинете пахло стариной. Тяжелые темно-зеленые портьеры были задернуты, и от этого комната казалась тесной.

Марианна огляделась с открытым ртом. Она ожидала чего угодно, но только не этого.

Кабинет очень ей понравился. Он был совершенно необыкновенный. Она словно шагнула в машину времени и перенеслась… на пятьдесят лет назад? Семьдесят? Сто?

Аракчеев не пустил в эту комнату ремонтников и дизайнеров. Он оставил этот уголок дома нетронутым. Вероятно, здесь всегда располагался кабинет – сначала личный, хозяина усадьбы, а потом кого-то из музейного начальства. И потому в комнате царил особый старинный уют с легким привкусом бюрократии.

В глаза первым делом бросился богатый камин с чугунным литьем. Нерабочий, холодный. Напротив обосновался допотопный письменный стол на массивных тумбах. Столешница покрыта зеленым сукном, на сукне – лист стекла. Под стеклом разложены пожелтевшие бумажки и черно-белые фотографии. У края стоит лампа под зеленым абажуром. Идеальное место для работы писателя, ученого или политического деятеля начала двадцатого века.

За столом возвышается спинка кожаного кресла, изрядно потертого, в царапинах, из которых торчат белые нити набивки.

На крашеной бледной краской стене над столом висит большая карта. Марианна сначала удивилась: Россия на ней имела непривычные очертания, но потом поняла – это карта СССР, страны, где родились ее бабушка и мама. Как и многое другое в этом кабинете, карта была древняя и местами выцветшая. Там, где плотная глянцевая бумага порвалась от ветхости, были наклеены полоски скотча.

Вдоль остальных стен – шкафы со стеклянными дверцами. Полки внутри забиты толстыми папками, альбомами в кожаных переплетах, картонными коробками, громадными амбарными книгами.

– Пап, тебе бы ремонт тут сделать, – заметила Даша, изучая облупившуюся краску на стене. – И мебель другую, поновее.

– Ты так думаешь? Но мне нравится именно эта, – сказал Петр Аркадьевич спокойно, но с ноткой обиды.

– Как интересно! – воскликнула Марианна. – Как в музее!

– Это и есть кусочек музея. Тут был кабинет директора. Звали его Людвиг Александрович Байер, из этнических немцев он...  В детстве я часто приходил к нему в гости. Он меня не прогонял. Давал разные мелкие поручения, работу по музею – там приколотить, тут пыль протереть, рассортировать документы и прочее. Рассказывал много интересного. И вообще... отличный был человек.

– Это он ваш старый друг, о котором вы говорили? Который вам помог?

– Он самый. Идите сюда. Вот его фотография. А рядом – я в двенадцать лет.

Марианна подошла к столу. Аракчеев встал рядом, их плечи соприкоснулись.

Лицо у него было сосредоточенное и печальное.

– Смотрите, – повторил он и дотронулся указательным пальцем стекла, под которым лежала черно-белая фотография.

Долговязый мужчина в черном костюме и широком галстуке смотрел в камеру, прищурив близорукие глаза. У него был высокий лоб с залысинами и длинное лицо, на котором застыло растерянное выражение, как у человека, которого застали врасплох.

Руку он положил на плечо невысокого подростка. Только по глазам Марианна признала в нем Петра Аркадьевича – тогда еще Петьку, Петрушку! У двенадцатилетнего Петьки был пристальный и очень взрослый взгляд. Этот взгляд не изменился за годы.

У того Аракчеева двадцать с лишним лет назад было худющее, недокормленное тело, острые локти и сбитые коленки. Его волосы давно не видели парикмахера. Кажется, они вообще не были знакомы с парикмахером. Челка была подстрижена неровно и падала на один глаз. За ушами и на шее торчали вихры.

Он стоял, независимо сунув руки в карманы, насупившись и выдвинув нижнюю челюсть вперед. В углу рта запеклась ссадина.

Мальчишка с характером. Петька- хулиган, Петька-бандит и гроза соседей. Типичный неблагополучный подросток в грязной футболке, мешковатых шортах и драных кедах.

У Марианны сжалось сердце, когда она осознала, что мальчик Петрушка действительно не получал достаточно пищи. За ним не следили, его одежду никто не стирал, и никто не интересовался его успехами в школе.

Кроме этого высокого нескладного мужчины.

– Папа, это ты? – в голосе Даши звучало потрясение. – Вообще не похож. Ничего себе, какой ты был! А ты чего такой чумазый? И лохматый? Ага, а сам меня постоянно ругает, что я не умываюсь и не расчесываюсь! А это что за дядька рядом с тобой? Твой папа или тот… Людвиг?