– Мам. Нам надо поговорить.

* * *

Ли прилетела в Берлин и купила билет до Касселя. Она сама себе точно не могла ответить, зачем туда едет, – это ритуал, подумала она, бессмысленное действие с огромным символическим весом. От вокзала до площади Фридриха чуть меньше пяти километров по Вильгельмсхер-аллее, по прямой на восток. Ли не стала брать такси, пошла пешком. Обратный билет был на вечер, спешить некуда. Когда Ли увидела площадь Фридриха с ее барочной архитектурой, у нее екнуло сердце. Раньше она думала, что «екнуло сердце» – это клише из книжек, но в тот день убедилась, что сердце действительно может екнуть, если ты приближаешься к чему-то, что мечтала увидеть много лет. Похожее ощущение она испытала двадцать лет назад в пустыне Нью-Мексико, на «Поле молний». Теперь она вышла на площадь – ту самую, где в 1977 году группа рабочих под руководством Уолтера Де Марии вбила в землю составной латунный гвоздь длиною ровно в один километр.

Вот он.

И вот она, Ли, стоит на том самом месте и смотрит на круглый двухдюймовый пятак, «Вертикальный километр земли» – апофеоз невидимого искусства. Было раннее утро, людей на площади совсем немного. Ли встала на одно колено, прикоснулась к металлу, закрыла глаза и попыталась представить себе этот огромный километровый гвоздь. Затем поднялась и пошла обратно, на вокзал.

* * *

В Сулим Таня и Лера приехали на семичасовом автобусе. Внешне город выглядел как старая фотография – панельные пятиэтажки, бетонные заборы «ромбиками», серые трубы ГОКа вдали; рекламные баннеры на остановках и современные автомобили казались тут анахронизмами: как будто кто-то склеил вместе две реальности – Союз и современность.

Сестры вышли на площадь, где до сих пор стоял «голый мужик», памятник Ивану Сулиму. И там же, в углу, возле здания администрации, прямо в брусчатку была инкрустирована латунная табличка с именами убитых рабочих. Таня встала рядом с ней на одно колено, погладила холодный металл. Лера достала штатив и камеру. На площади не было никого, кроме пары уборщиков в оранжевых жилетах – они лениво сгребали снег лопатами. Через пять минут из здания администрации вышел охранник в наспех накинутой на плечи дубленке и меховой шапке – суровый и насупленный – и возмущенно сообщил, что это, мол, стратегический объект, закрытый город, и снимать тут запрещено. Таня посоветовала ему пойти на хер, и он побежал обратно в администрацию – за подкреплением.

– Давай быстро, – сказала Лера, – пока не вернулся.

Она включила камеру, и они записали последнюю сцену для фильма:

– Год назад моя мама ушла в секту, – сказала Таня, глядя в объектив. – В то время я как раз училась на режиссера-документалиста и решила снять об этом короткометражку: вот, мол, так и так, мама в секте, а я в аду. Это было что-то вроде видеодневника – я даже не думала, что из этого что-то получится. Знаете, говорят, бывает терапевтическое письмо; ну вот, в моем случае это были терапевтические съемки. И вот теперь я стою тут, на площади в городе за полярным кругом. Оказывается, это – моя родина. Точнее – родина моей матери, и я приехала сюда закончить фильм, который был задуман как история секты, а стал историей моей семьи. Давайте начнем.

01

У каждой книги есть история происхождения. В моем случае это была поездка к бабушке. Живет бабушка в Калужской области, под Обнинском, в поселке Восход. Обычно путь из Москвы до Восхода занимает часа два с половиной, не меньше, в зависимости от пробок.

Весной 2015 года я, моя двоюродная сестра Маша и тетя Лена поехали навестить ее. Я помню, мы подъехали к дому, отстегнули ремни и собирались выходить, как вдруг сидящая на заднем сиденье тетя сказала:

– А может, вы подниметесь, а я вас здесь подожду?

Повисла пауза, мы с сестрой обернулись на нее.

– Серьезно? – спросила Маша. – Ты два часа ехала к матери, а теперь даже подняться не хочешь?

Меня этот момент поразил – я понял, что тетя Лена не шутит, ей действительно не хочется подниматься; и тут же подумал, что из этой сцены может выйти неплохой рассказ: дочь приезжает навестить мать и не может заставить себя выйти из машины. Вернувшись домой, я начал делать наброски – попытался представить, что такого могло случиться в их общем прошлом, что не дает дочери выйти, почему ей так тяжело? Рассказ рос, наполнялся деталями – и я быстро понял, что на руках у меня первая глава романа. В итоге сцена, где Таня сидит и не может выйти из машины, не попала в финальную версию текста – но именно с нее все и началось.

Спустя год после того случая в машине я напомнил о нем тете, и она ответила, что я все выдумал, потому что такого не могло быть; потом признала, что, может быть, и могло, но даже если так, то вряд ли она говорила всерьез.

Я с детства замечал, как моя мать и тетя тяжело уживаются в одном помещении с их матерью, моей бабушкой, – со стороны казалось, что они ссорятся из-за ерунды, – на самом деле там, очевидно, имела место огромная подводная, невидимая часть конфликта, которая всем им причиняла боль.

Я помню, как однажды, еще ребенком, вышел в магазин за хлебом. Меня не было всего десять минут, и когда я вернулся, мои мать и бабушка рыдали – за эти десять минут они успели довести друг друга до истерики.

Примерно в то же время я наткнулся на статью об опальном антропологе Наполеоне Шаньоне, и детали его биографии как-то сами собой органично влились в основной текст; а дальше были книги о культуре памяти и забвения и, разумеется, о сектах – и где-то в 2019 году все эти темы очень плотно переплелись у меня в голове. Но началось все там, возле подъезда, в машине, в поселке Восход.

Еще, пожалуй, необходимо уточнить важный нюанс: несмотря на то, что источником вдохновения для этой книги послужил реальный случай и мои настоящие, живые и любимые родственники, я хотел бы отдельно подчеркнуть, что все герои, ситуации в романе – чистый вымысел. Любые совпадения случайны, а кое-где я и вовсе позволил себе вольности в том, что касается географии и названий улиц и городов.

Дорогие мама, тетя и бабушка, спасибо вам огромное, эта книга существует благодаря вам!

02

Кроме того, я хотел бы выразить благодарность книгам и авторам, которые помогли мне разобраться в психологии сект, тоталитарном мышлении, ритуалах и в том, как работают память и забвение. Полагаю, если вы дочитали до этого места, вам будет интересно увидеть, скажем так, «список использованной литературы». Вот он:

Алейда Ассман, «Забвение истории – одержимость историей», «Длинная тень прошлого»

Александр Эткинд, «Хлыст: секты, литература и революция», «Кривое горе»

Виктор Тэрнер, «Символ и ритуал»

Клод Леви-Стросс, «Все мы каннибалы», «Печальные тропики»

Наполеон Шаньон, Noble Savages: My Life Among Two Dangerous Tribes-the Yanomamö and the Anthropologists

«Исцеление от «рая»: реабилитация и самопомощь при социальной зависимости», коллектив авторов под редакцией Евгения Волкова