— А я не пью, — сообщил Витале сосед по столу, щуплый мужичонка с глазами, смотрящими в разные стороны.

— И я не пью, — доброжелательно ответил ему Виталя, выискивая глазами свою невесту. Вроде, на ней было светлое платье с короткими рукавчиками-фонариками, но тут на всех женщинах были светлые платья с рукавчиками-фонариками. — Я не пил, не пью, и не буду пить, потому что как молодожён, в ответе за здоровье нации, — объяснил он мужику-соседу.

— А-а, так ты жених, что ли? — обрадовался сосед.

Виталя кивнул. Мужик разлил мутную жидкость в стаканы, и они чокнулись.

— А я, если б пил, разве такую невесту родил?! — воскликнул мужик и рывком опрокинул в себя самогонку.

— Ой, так вы папа, что ли? — удивился Виталя и залпом опустошил стакан.

— Па-па, — укоризненно протянул мужик. — Не папа, а батя! И я тоже в ответе за здоровье нации!

— Что-то я вас раньше не видел, — опять удивился Виталя.

— А зачем тебе меня раньше видеть? — подмигнул хитро мужик. — Я сюрприз! Я у дочек только на свадьбах появляюсь! — Он снова разлил самогон по стаканам, и они с Виталей выпили его, звонко чокнувшись — сладкий, ядрёный, вкусный самогон. Правильно Галкина мать сделала, что коньяк и шампанское отправила в подпол.

— Так у вас их много… Галок-то?! — от удивления Виталя громко икнул.

— Да до фига! Каждый год по три свадьбы играю!

Гранкин глазами поискал Галку среди длинных рядов жующих и пьющих гостей, но не нашёл. Да и вообще, он одурел, опьянел, но не от выпитого, а от свежего воздуха и от запахов, несущихся со столов. Виталя стащил с себя пиджак, расслабил галстук и закатал рукава.

— Батя! Родной! — воскликнул он и обнял мужика за худые плечи. — За родителей! — крикнул он тост, и все гости стали вразнобой чокаться, улыбаться, смеяться и кричать «Горько!» Галки нигде не было, и Виталя поцеловал тестя в колючую щёку, отчего-то пахнущую навозом.

Раз десять гости кричали «Горько!» и каждый раз, не найдя Галки, Виталя припадал к этой жёсткой, пахучей щеке.

А потом были разудалые песни, их подхватывал свежий ветер и уносил далеко, туда, где виднелись холмы и лес. И пляски были вприсядку, да под гармошку, и прыжки через свирепый костёр, одним словом, это была настоящая свадьба, а не церемония. Только Галки нигде не было видно в её светлом праздничном платье с рукавами-фонариками.

— Слушай, батя, а где твоя дочь? — спросил Виталя у тестя, когда совсем стемнело, и часть гостей переселилась догуливать в дом. Самогонки они выпили много, но пьяным Виталя себя не чувствовал.

— Которая? — промычал пьяный в стельку мужик.

— На которой я сегодня женюсь!

— И на кой ты женишься? — возмутился мужик. — Все бабы — дуры!

— Моя не дура!

— Дура! Они до свадьбы это умеют скрывать! А как женишься — всё, хомут на шею и прощай свобода желаний. Знаешь, сколько раз я мог бы жениться?

— Сколько?

— Ни разу! Потому что девственность души своей берегу. Она, душа, у меня одна, и чужих женских рук не терпит!

— И у меня одна, и у меня не терпит, — пробормотал Гранкин и ещё сильнее расслабил цветастый галстук, словно пытаясь сорвать хомут, который накинула не него эта весёлая свадьба. Разговор показался ему мужским, откровенным и судьбоносным. Никто раньше с ним так не говорил, — про душу, про свадьбу, про женщин и про хомут.

— Что ж я наделал-то? — спросил у себя Виталя. — Что ж делать-то теперь, а?!

— Все бабы сволочи, — бубнил тесть, пытаясь из пустой бутыли вытрясти самогон.

— Все? — уточнил Гранкин.

— Все.

— Пойду, повешусь, — Гранкин повернулся и размашисто зашагал в сарай, в котором плотными рядами стояли поленницы дров, и высилась чёрная гора угля.

— И я с тобой! — побежал за ним тесть.

По дороге, они всем повстречавшимся гостям сообщали, что все бабы дуры, и от этого прискорбного факта нужно непременно повеситься. Они перерыли весь сарай, но верёвки нигде не нашли. Зато за рухнувшей поленницей дров обнаружили абсолютно полную бутыль самогона.

— Слышь, — сказал «батя», — я пока погожу вешаться.

— И я, — Виталя зубами выдрал из горла бутыли бумажную пробку.

— Жизнь — распрекрасная штука, — сказал кто-то из них, но кто — Виталя не понял.

Очнулся он от каких-то криков.

— Живой?! — кричала баба, сильно смахивающая на Галку, в светлом платье с рукавами-фонариками. — Живой!!! — Она хлестала его по щекам и волокла куда-то за ноги. — Мамаша, не удавился он, а просто напился!

Потом был сладкий дурманящий сон и пробуждение под звонкие петушиные крики. Виталя обнаружил себя на мягкой перине, на белоснежных простынях, абсолютно голым и почему-то счастливым. Галка сидела рядом с ним на самом краю кровати, что-то шила, и, время от времени косясь на него, с остервенением откусывала нитку.

— Гал, — дрожащим голосом начал Виталя, — это я с радости, Гал…

— Ирод, алкаш, шизофреник, скотина, козёл, — на одной ноте, без выражения сказала Галка, продолжая шить.

— Гал, а где ты была? Я всю свадьбу тебя искал!

— Сволочь, урод, выродок, пьяница, идиот. — Галка перекусила нитку и уставилась на него в упор. — Где была? А кто гостям жрачку таскал? Кто посуду мыл-убирал, не заметил? У нас тут прислуга не предусмотрена, не баре мы, да, мамаша?

Виталя только тут заметил, что по комнате снует мама — бросает на стол белую кружевную скатерть, одергивает её, ставит сверху какие-то чашечки, блюдечки, тарелочки, вазочки.

— Я это, Гал, с папой твоим знакомился! Беседовал там по душам, ну, и выпил самую малость…

— Папой?! — заорала Галка, вытаращив глаза. — Папой?! Каким таким папой, ирод?! Кто сказал тебе, что пастух деревенский, Венька-алкаш, мне папа?!! Да он на всех свадьбах и похоронах пьёт на халяву! Мой папа был лётчик, он геройски погиб, испытывая новый самолёт, да, мама?!! — Галка вдруг разрыдалась, размазывая крупные как горох слёзы по щекам кулаками.

— Да, доча, да, лётчик, да, погиб, — пробормотала мама, пряча глаза, и с особой тщательностью разглаживая какую-то морщинку на скатерти.

— Гал, — Виталя вскочил и, завернувшись по пояс в одеяло, прижал Галку к себе. — Гал, ну не плачь!

— Лётчик! — крикнула Галка, уткнувшись носом ему в плечо.

— Лётчик, лётчик! У меня, Гал, папа тоже лётчиком был и, представляешь, тоже геройски разбился, как только я народился! Поэтому я, Гал, в лётчики не пошёл. И в космонавты я не пошёл. Я, Гал, выбрал земную профессию, чтобы так не вовремя не разбиться!

Галка перестала рыдать, стояла тихо и дышала ему в плечо.

— Да лучше б ты в космонавты пошёл!