«Ну что, получил?» — со злорадством подумал Виталя, обращаясь к невидимому преследователю.

Толпа громыхнула хохотом: кто-то стонал, кто-то визжал, кто-то свистел и топал ногами, — равнодушных не было.

Бабки пели незнакомую песню. Гранкин слов не знал, поэтому стал просто беззвучно раскрывать рот.

— Безобразная Эльза —

Королева флирта,[9]— разудало вопили старушки. На Виталино вторжение они почему-то не обратили никакого внимания.

— С банкой чистого спирта

Я иду к тебе, — пели они.

Неожиданно у Гранкина зазвонил мобильный. Электронная мелодия разрушала магию живого пения, сбивала с ритма. Гранкин растерялся и с удвоенной силой стал раскрывать рот.

— Подруга, у тебя сотик пиликает, — пихнула его в бок соседка-старушка. — Возьми, а то может внуки набедокурили. Я когда на прошлом выступлении пела, мои лошадь домой привели и учили её через диван прыгать.

— Как лошадь? — удивился Виталя. — Где они её взяли-то? — ему удалось перекричать хор.

— Паслась бесхозная вдоль дороги! Мы до сих пор хозяев найти не можем, так и прыгает через диван!

Толпу посетил новый приступ истеричного хохота.

— Ведь мы живём для того, чтобы завтра сдо-о-о-хнуть!

Лай-ла-а! Лай-ла-ла! — пела «Алая зорька».

Гранкин глянул на дисплей, там высветился рабочий номер Петровича.

— Алло! — упавшим голосом ответил Виталя.

— Празднуем? — весело крикнул Петрович в ухо. — Песни поём? Ай, молодца! А работать кто будет? К тебе народ с больными животинами косяками прёт, а у тебя дверь на замке! И тогда все прямиком ко мне направляются. Вчера обезьяну с поносом притащили, она мне весь кабинет уделала! — Это был прежний Петрович, добрый, весёлый, с плоскими шутками.

— А я… того… в декретно-творческом отпуске, — смущённо начал Виталя.

— Песни в женском коллективе поёшь?! Правильно делаешь. Ты там спляши ещё! Грабителей, которые Сандипа ограбили, вчера поймали!

— Как? — заорал Виталя. — Где поймали? Как поймали?

Бабки пели, солнце пекло, народ хохотал до колик — первые ряды в лёжку лежали у сцены. Представление всем нравилось — и зрителям и выступающим.

— Так и поймали! Банда это оказалась целая, четыре человека, у всех судимости. Оказывается, этих молодчиков оперативники давно пасли, устроили им засаду и повязали на вооружённом грабеже. Стали их колоть, а они и давай во всех своих грехах каяться, чтобы, так сказать, облегчить свою тяжёлую участь. Ну и признались, что как-то в пивнушке «У камелька» подслушали в туалете разговор о передаче крупной суммы денег. Проследили за мной, узнали где типография, где чёрный вход, и в условленный час напали на человека с деньгами, пальнув в него из пистолета. Деньги они, правда, уже потратили, но ерунда это! Так что пляши!

— Ща, Петрович! — Гранкин выпростался из тесного ряда бабушек, соскочил со скамеечки, вышел с мобильником в руке вперёд и перед хором прошёлся гоголем, притопывая. А потом ещё раз прошёлся — вприсядку, и снова — теперь уже отплясывая на всю катушку. Никогда в жизни он так не плясал, только «юбка» ему очень мешала, в конце концов он всё же споткнулся о длинный подол и упал, высоко задрав ноги. «Ну, попробуй, гад, выстрели, попади!» — со злорадством подумал он, быстро вскакивая.

Аплодисменты заглушили хохот, хохот загасил аплодисменты.

— А говорили, хореография не предусмотрена! — крикнула одна из бабушек и тоже пошла в пляс. Надписи “I’m Badgirl” хаотично закружились по сцене — остальные бабки тоже не удержались и пошли в пляс.

— Ведь мы живём для того, чтобы завтра сдо-о-о-охнуть! — весело распевала «Алая зорька», ногами выбивая из досок священную сценическую пыль.

— Ты там чего? — крикнул в трубке Петрович.

— Сплясал, — отчитался запыхавшийся Гранкин, уходя в глубину сцены.

— Такое впечатление, — удивился Петрович, — что ты на сцене выступаешь.

— Так я на сцене и выступаю. С «Зоркой Алкой». Тьфу, с «Трезвой Галкой»! Тьфу, блин, «Алую зорьку» теперь так принято называть!

— Ты там поосторожней, — захохотал Петрович, — а то признают бабки, кто тогда по коридору с бинтами носился!

— Не, не признают, — засмеялся Виталя. — Я имидж сменил.

— Гранкин, выходи быстрей на работу, — с ностальгической ноткой в голосе произнёс Петрович, — выходи, а то никакой душевности в моей деятельности не стало! Станки, краска, бумага, шум, гам, идиоты-клиенты, лентяи-печатники… Вот только вчера развлёкся, обезьяну водкой полечил. Посидели мы с ней, но… не поговорили. Выходи, охота на новый имидж твой глянуть.

— Выйду, Петрович. Вот закончу все дела и выйду!

* * *

Бабушек набилось в «Мерседес» аж восемь штук. Маленькие, компактные, без лишнего веса, они разместились в салоне, как мелкие огурчики в просторной банке.

— Чтой-то мне твоё лицо уж очень знакомо, — твердила одна, с косицей из седых волос.

— А ты у нас теперь что, член коллектива? — спрашивала румяная — та, которой Виталя подсказал как обаять Петровича.

— А ты умеешь правильно управлять этим драндулетом? — вопрошала третья, тыкая сухоньким пальчиком в кожаную обивку кресел.

— А спецсигнал на этой тарантайке присутствует? — смеялась четвёртая.

— Да отстаньте вы от него, девоньки, пусть человек нас по домам культурно развезёт, а то, вон видите, у него и так передок помят, небось, вот так же отвлекал его кто-то.

— Какой передок? У кого передок? Где помят? — загалдели бабки, как неугомонные школьницы.

Виталя пришпорил «коня», поддал газу и покатил по вечернему городу отыскивать адреса, которые диктовали ему вразнобой бабки. Использовать старушек в качестве живого щита Гранкину было жутко неудобно, но как иногда выражался Петрович «очень уж хорошо пошло». В плотном кольце бабушек он ощущал себя в полнейшей безопасности, поэтому, когда выступление закончилось, Виталя пригласил «Алую зорьку» «потусоваться» в уличное кафе. Старушки очень обрадовались, узнав, что гуляют за счёт ветеринара и оккупировав столики, заказали себе все имеющиеся запасы пирожных. Слежки за собой Виталя больше не ощущал, но понимал прекрасно, что теперь он будет на мушке у убийцы до тех пор, пока не заткнётся навеки, как Яна Геннадьевна.

В общем, задачку он решил. Не до конца, но решил. Оставалось неясным, при чём здесь тетрадь, но в общем и целом картина сложилась. Он вызвался развести бабушек по домам, не всех, конечно, а тех, кто влезет в машину. Бабки уж постарались, и чем больше их набивалось в салон, тем с большим злорадством Виталя думал: «Ну что, гад, рискнёшь попасть с первого раза?» Нехорошо было так думать, но думалось. И радость тёплой лапой сжимала горло. Быть может, скоро конец этой гнусной истории.