наши плащи, перебирает мех, звенит Сигниными украшениями. Но она будто и не чувствует холода. Хотя, я знаю, она с детства чувствительна к холоду. Но не сейчас. Не сегодня.

— Тебе страшно? — спросил я.

Она повернула голову, но будто не сразу увидела меня.

— Страшно? Нет. Я не боюсь, — отвечает она удивительно спокойно.

— Не боишься, что мы проиграем битву?

— Мы не можем проиграть, — отвечает она ещё спокойнее.

— Что Сигурда убьют?

— Убьют Сигурда, умру и я. Мне нечего бояться.

Это такой странный ответ, тем более что слова она произнесла без эмоций будто. Убеждённо и спокойно. Удивительно спокойно для восемнадцатилетней женщины. Или в восемнадцать такие все, не боятся смерти? Просто в неё не верят?

Я вспомнил себя, каким я был в этом возрасте, боялся я тогда чего-то? Не боялся, мне нечего было бояться тогда. Это сейчас, после её слов, что она умрёт, меня пробрал уже не внешний, но внутренний холод. Если она умрёт без Сигурда, я точно умру без неё…

Только какого лешего, какого дикого лесного чёрта нам умирать, когда мы победим! Я это по ратникам, по алаям, по Сигурду видел, я это вижу по ней. Она не чувствует ни холода, ни страха, потому что она не здесь сейчас, она там, вместе с ними, со своим войском. Мы не видим их ещё. Но своим сердцем она видит всё.

Пора. Мы отъезжаем от обоза, тоже изготовившегося, чтобы или бежать, если войско будет разбито или входить в долину и вставать лагерем после победы. Много часов пройдёт, прежде чем обоз сдвинется с места…

Мы поднялись на самую вершину, только услыхав свист, разнёсшийся, кажется, по всему пространству, свист Сигурда, подхваченный тысячами его ратников…

Мы видим глубокую обширную долину перед собой. В ней огромное войско, в несколько раз больше нашего, в три раза — это точно. Пожалуй, и в четыре. Огромная рать. На севере видны огни их лагеря… огромный лагерь. Боги, и мы сунулись против них, да ещё отправив три сотни лучших всадников, занять их города… Крылья Смерти я слышу над головой?… Или это Валькирии слетаются сюда?

Над восточной высокой стороной поднялось солнце, яркими лучами слепит наши глаза. Мы не видим ничего, кроме этих ярких, нестерпимо ярких лучей. Мы только слышим свист да топот копыт тысячи наших всадников отдающийся по всей долине, сотрясающий мёрзлую землю…

Но и огромная рать внизу, обращённая на широкий вход на юге долины, не видит ничего. Будто призраки несутся на них невидимые ими всадники. И уже врезались в их ряды, уже крушат, а они ещё не понимают, откуда они взялись, ещё не могут развернуться, чтобы ответить…

На шлеме Сигурда солнце горит нестерпимым блеском. Как и на его кольчуге, его мече, громадном, поднятом в небо, будто соединённом с самим Солнцем. А может так оно и есть?..

Это счастье — нестись в атаку вместе с Солнцем, вместе с солнечным конунгом. И вся рать наша объята этой радостью. Свист Сигурда подхватывают все, и он разносится по долине, эхом отражаясь от склонов. Мы влетаем в строй врагов, ослеплённых Солнцем, нашим союзником. И крушим, легко продвигаясь вперёд…

Вот солнце поднялось, наконец, над долиной достаточно высоко, так, что мы можем видеть теперь всё, что происходит ясно как на ладони. Или как на рисунках-схемах, что десятками рисовал Сигурд множество ночей, а потом бросал в жаровню…

Наша конница во главе с конунгом и алаями врезалась и смяла войско трёх йордов. Только пар от дыхания людей и коней мешает нам видеть всё ясно. Геройский победный свист, с которым они слетели с холма, сменился грохотом битвы.

Тяжёлые лучники, летящие вслед за конницей конунга с флангов, разметали части вражеского войска с двух сторон. Мы значительно тесним вражескую рать. И многие из них, напуганные, бросают оружие и бегут. Радость охватывает меня: неужели так легко мы победим войско трёх йордов?!.. Кажется, ещё немного и все они разбегутся.

Лёгкие лучники со склонов посылают тучи стрел, скрывающие от нас картину битвы. И косят и косят ряды за рядами не успевающих ещё натянуть тетивы врагов…

Тех, кого не сбили лучники, сминает конница, кого не достали лёгкие стрелы, бьют тяжёлые…

Ещё немного и от войска объединённых йордов останутся лишь брошенные щиты, мечи и трупы…

Но врезавшийся в море врагов клин всё же рискует быть окружённым и задавленным в кольце врагов. Я вижу, что трое конунгов опомнились уже и разворачивают, перестраивают и бросают вперёд свои полки. Они перестают разбегаться и отступать. Наш клин останавливается, переставая так быстро и яростно продвигаться вперёд. Их начинают окружать.

Вначале ослеплённая, растерянная, рать объединённых йордов хлопает глазами и бежит в ужасе. Будто войско призраков налетело на них. Много рядов падают под нашими мечами и под стрелами, идущих с флангов лучников, множество растерянных, испуганных противников падает ослеплённых солнцем, оглушённых посвистом под копыта наших взбешённых скачкой и сечей коней…

Мы врезаемся всё глубже клином, в острие которого Сигурд, в сверкающем шлеме и кольчуге с огромным окровавленным уже мечом в руке. Он крушит пеших ратников, рвётся к успевшей развернувшейся коннице.

И вот мы схлёстываемся уже с конными воинами. Они всё поняли, первый страх прошёл. Но они на удивление неуклюжи несмотря на то, что их точно в несколько раз больше их преимущества не чувствуется ни в чём. Ржут раненые и потерявшие седоков кони, несутся прочь, давят упавших, сбивают пеших…

И противники наши падают направо и налево. Наши мечи и копья легко крушат их щиты, ломают их мечи. Стрелы накрывают рать впереди нас. Расчищая нам путь к продвижению.

Но враги сопротивляются. Их так много. Удары, лязг, скрежет, чваканье, разрубаемой плоти, вопли раненых и умирающих, рёв ненависти и боли, брызги, целые фонтаны крови, куски плоти, отлетающие от мечей и топоров…

Сжав зубы, мы рубим и рубим, сбрасывая уже одного за другим конных из их сёдел. И всё же, как их много, будто они множатся, будто на место уже убитых поднимаются новые. Когда им будет конец? Дальний край поля боя не виден, где он кончается, пар дыхания и разрубаемой плоти скрывает от взора дальний обзор. Сигурд видит что-то? Сигурд видит иначе, не так как мы, просто глазами. У него в голове эта битва… И в сердце. Он нервами чувствует всё и всех нас…

Гуннар, Исольф и Рауд потеряли коней. Но мы все живы. И видя друг друга, чувствуя друг друга, мы рубимся, черпая