Отец Нил с первого же взгляда понял, что никакой осмысленной классификации здесь никогда не было. Полки были загромождены вперемешку ящиками, коробами, картонными коробками, кипами папок. «Зачем наводить здесь порядок? Ни один документ никогда не покинет этого места».

Он прошел вперед, чтобы посмотреть, что там дальше, проход тянулся еще метров на пятьдесят. Десятки стеллажей, тысячи документов; за час времени отыскать здесь что-то было немыслимо. Однако отец Андрей нашел, только этим можно объяснить его бегство и гибель. И отец Нил продолжал идти вперед, оглядывая череду стеллажей, проплывающих слева.

Никакого порядка, только наскоро приколоченные к полкам дощечки с надписями, то выполненными в изысканной манере старинных каллиграфов, то более современными, подписанными как придется. Здесь казалось, что времени не существует, настолько все перемешано.

«Катары»… «Процесс тамплиеров» — целый пролет. «Савонарола», «Ян Гус», «Дело Галилея», «Джордано Бруно», «Французские Священники-ренегаты» — список духовных лиц, в 1792 году осужденных за сквернословие, приравненное Римом к вероотступничеству. «Переписка его святейшества с Гарибальди»… Вся тайная история церкви и ее борьбы с врагами. Внезапно отец Нил остановился, на стеллаже, забитом картонными коробками явно недавнего происхождения, он увидел табличку: «Операция „Крысиные ходы“».

Забыв, для чего он здесь, монах протиснулся в проход и наудачу открыл одну из коробок, там хранилась переписка Пия XII с Драгановичем, бывшим священником, впоследствии вождем усташей, хорватских нацистов, совершавших немыслимые зверства в годы войны. Заглянул в другую коробку — удостоверения личности знаменитых нацистов, опись паспортов, выправленных для них Ватиканом, и значительных сумм, что были им выплачены. «Операция „Крысиные ходы“» — так называлась та система административных каналов, что сразу после войны позволяла нацистским военным преступникам бежать, ускользнув от возмездия с помощью Святого Престола.

Отец Нил провел рукой по лицу. Да разве он узнал что-то новое? Сделки с совестью, даже прямые преступления церкви были лишь логическим следствием того, с чего она начинала — с гонений, которым тринадцатый апостол подвергся в I столетии.

Монах выбрался из закоулка между стеллажами, и в глаза ему бросилась папка, заброшенная наверх переполненной этажерки: «Аушвитц, секретные донесения — 1941». Шевельнулось желание заглянуть и туда, но он его подавил. «Выходит, Святой Престол и насчет Освенцима был в курсе, уже тогда, в сорок первом…»

Он глянул на часы — осталось всего тридцать минут. Двинулся дальше.

И вдруг замер на месте, взгляд наткнулся на сравнительно свежую этикетку: «Рукописи Мертвого моря. Остатки».

Добрый десяток пыльных ящиков громоздился перед ним. Он взял верхний, открыл, там лежало несколько свитков папируса, изъеденного временем, уже наполовину уничтоженного. Пожалев, что не прихватил с собой перчаток, он взял один из них, пергамент в руках раскрошился и мелкими чешуйками осыпался на дно ящика, уже покрытое такой же пылью. «Древнееврейские письмена Кумрана!» Это и впрямь были манускрипты Мертвого моря, но почему их забросили в этот «ад», где они рассыпаются в прах, в то время как ученые всего мира разыскивают их? «Остатки»… Значит, понадобилось спрятать их от человечества, причем именно потому, что это — «остатки» истории, которую нужно скрыть на веки вечные, ибо она не соответствует тому, как людей приучили думать?

Он собрался поставить коробку на прежнее место. И тут увидел ящик, что был под ней. Ящик из легкой древесины, а на боку типографская надпись: «Коньяк „Наполеон“, достойный винных подвалов императора».

Ящик митрополита Самуила, тот самый, что привез в Рим доминиканский монах!

С бьющимся сердцем отец Нил вытащил его и стопки. На крышке чья-то рука вывела три буквы «М.М.М». Он узнал крупный, с нажимом почерк отца Андрея.

Голова пошла кругом, выходит, когда отец Андрей в поезде записал эти буквы на своем билете он имел в виду не только ксерокопии из Хантинтонской библиотеки, хранящиеся в книжных фондах аббатства Сен-Мартен. Он указывал на это ящик, который отец Нил лишь теперь чудом обнаружил. Отец Андрей собственной рукой подписал крышку ящика, чтобы в один прекрасный день легче было отыскать его. Вот о чем он собирало поговорить с Нилом! Эта находка, ставшая возможной благодаря встрече с Бречинским, был финалом их общих поисков, и он намеревался рас сказать о ней Нилу.

И из-за нее же его убили.

Отец Нил открыл ящик, те же горы пыли от растрескавшихся папирусов — свитков здесь было по-видимому, несколько. А рядом — простой листок свернутого пергамента. У отца Нила затряслись руки, когда он развязывал льняную тесьму, которой был обвязан манускрипт. Он крайне бережно развернул его. И увидел греческие письмена, изящный, безукоризненно разборчивый почерк. Рука тринадцатого апостола! Он начал читать:

«Я, возлюбленный ученик Иисуса, тринадцатый апостол, обращаюсь ко всем церквам…»

Когда отец Нил закончил чтение, он был бледен как полотно. В начале послания не сообщалось ничего такого, чего он еще не знал: Иисус не был Богом, его обожествили Двенадцать, побуждаемые к этой лжи своей жаждой власти. Но тринадцатый апостол понимал, что этого рассказа не достаточно, чтобы сохранить истинное лицо Учителя. Он привел неопровержимые свидетельства: в точности назвал день — отец Нил сразу машинально посчитал, что в григорианском летоисчислении это 9 апреля 30 года — день, когда он встретился с двумя ессеями в белых одеждах у опустелой гробницы, откуда они только что забрали тело Иисуса, собираясь похоронить его в пустыне, в одном из своих некрополей.

Места, где расположен тот некрополь, он в точности не указывает. Только коротко отмечает, что лишь песок пустыни убережет могилу Иисуса от корыстных посягательств людей. Назорей, как все пророки, будет жить в веках, а поклонение его праху отвлекло бы человечество от единственного средства приблизиться к нему — молитвы.

За долгие месяцы поисков отец Нил привык думать, что главная тайна, с которой он столкнулся, — это само существование тринадцатого апостола, та роль, которую он при жизни играл в Иерусалиме, его след в памяти поколений. Человек, писавший эти строки, уже знал, что он отторгнут от церкви, вычеркнут из ее памяти. Он предвидел, что в будущем жизнь и наставления его Учителя никак не будут связаны с ним. Потому он и доверился этому пергаменту в надежде, что, может быть, настанет день, когда миру будет позволено вновь открыть для себя истинный лик Иисуса. Он сделал это, не теша себя иллюзиями; что такое маленький, исписанный им листок в сравнении с амбициями людей, готовых на все, лишь бы достигнуть своих целей, и ради этого исковеркавших память того, кто был ему дороже всех на свете?

Тринадцатый апостол только что раскрыл отцу Нилу подлинную тайну: могила с останками Иисуса где-то есть, она реально, физически существует.

Отец Нил глянул на часы, десять минут седьмого. «Только бы отец Бречинский дождался меня!» Он вернул найденное послание на прежнее место. Данное слово он сдержит, папа будет предупрежден. Библиотекарь-поляк послужит посредником, который сообщит папе о том, что существует апостольское послание, уничтожить которое людям церкви не удалось за все минувшие века вопреки всем усилиям. Благодаря надписи «М.М.М.» отец Бречинский без труда отыщет этот пергамент и передаст Святейшему Отцу.