Салаи был совершенно прав, когда предупреждал меня, что, оставаясь невежественным, необразованным мальчишкой, я вряд ли понадоблюсь маэстро в Милане. К тому же у него появился теперь отличный профессиональный помощник — новый ученик Франческо Мельци, очень красивый, талантливый юноша примерно моих лет. Его отец был другом маэстро. Франческо был умным, обходительным, сведущим в живописи и обладал красивым почерком. Он начал приводить в порядок многочисленные бумаги, книги и трактаты маэстро, следил за его распорядком дня, напоминал о назначенных встречах, писал под диктовку письма и выполнял множество других обязанностей, которые мне, конечно же, были бы не под силу. И хотя время от времени меня просили привести в порядок рисовальные принадлежности хозяина или сопровождать его во время прогулок, даже мне теперь было понятно, что получение полного образования выгодно прежде всего мне самому.

Но я не мог предположить, что учебные занятия, которых я так долго избегал, по-настоящему займут и увлекут меня.

Не понимал того, что напряженная борьба с грамматикой, преодоление трудных для понимания текстов, мучительные часы чтения и зубрежки будут не только изматывать меня, но и подстегивать. Благодаря знанию исторических фактов я мог теперь принимать участие в дискуссиях, которые хоть и ставили меня порой в тупик, но тем не менее очень занимали.

И всему этому дало начало обладание самой первой маленькой книжкой — историей святого Георгия и дракона, подаренной мне донной Лизой из Флоренции.

Иногда, отправляясь куда-нибудь на званый ужин, маэстро, как и в прежние времена, посылал за мной, если хотел показать свои рисунки; мне полагалось нести его сумку. Именно тогда я стал свидетелем его бесед с математиком Лукой Пачоли. Раньше во время таких приемов я стоял за спиной хозяина, скучая и равнодушно пялясь по сторонам, а голоса вокруг сливались для меня в какой-то неразличимый шум. Теперь я с огромным интересом присутствовал при беседах, темы которых были столь же обширны и заманчивы, как никем пока неисследованный Новый Свет. Маэстро вел жаркие споры с поэтами вроде Джанджорджо Триссино и художниками вроде Бернардино Дзенале. И я начал понимать, что мой хозяин одержим жаждой познания. Теперь и я, подобно ему, хотел знать все на свете.

То есть все на свете за исключением этих мучительных танцев. Я терпеть не мог тот аспект своего образования, что был связан с «введением в общество». Если учесть мою природную скрытность и постоянный страх перед тем, что обнаружится мое происхождение, мне трудно было себе представить, что когда-либо я захочу танцевать на людях.

— Слышите? — Грациано вскинул голову, потом подошел к окну и распахнул ставни.

Снизу, с улицы, раздавался ровный бой барабана. Еще один французский полк возвращался в Милан после только что закончившейся победоносной войны с Венецией.

— Будет большой карнавал, когда король Людовик приедет в Милан, — продолжал Грациано. — Карнавал тебе понравится, Маттео, я знаю! На этот раз ты не отвертишься и будешь сопровождать меня на празднике, причем всю ночь до самого утра! А поэтому тебе придется научиться танцевать.

— Хотя бы чуть-чуть.

Король Франции Людовик прибыл в Милан уже на следующий день, двадцать четвертого июля. Мы наблюдали за королевским въездом с крыши. Среди многочисленных зрелищ и грандиозных уличных представлений, призванных отметить триумфальное вступление в Милан французского короля во главе его войск, некоторые были придуманы моим хозяином. Король Людовик возвращался после славной победы под Аньяделло, маленькой деревушкой, расположенной к северо-востоку от Милана. Могущество Венеции было истоптано в грязи, и французские солдаты сгибались под тяжестью добра, доставшегося им в качестве трофея от поверженных венецианских войск. С бастионов палили пушки, встречая королевский кортеж, сопровождаемый бравыми военными в плащах, украшенных французской лилией. Процессия медленно двигалась к дворцу, разбрасывая по сторонам монеты и конфеты.

В ту ночь я все-таки отправился на карнавал с Грациано, чтобы участвовать во всеобщем веселье как взрослый. Я уже не был подростком вроде тех, что веселыми, беспечными толпами шатаются по вечерним улицам. Как взрослый, я накинул длинный плащ и закрыл лицо маской.

Впервые в жизни я надел настоящую карнавальную маску.

Вид моего раззолоченного лица с длинным крючкообразным носом одновременно раздражал и возбуждал меня. Я долго разглядывал себя в большом зеркале, висевшем в вестибюле. Будучи уже достаточно зрелым для того, чтобы смотреть на свое отражение, не боясь, что какой-нибудь дух сцапает мою душу, я придирчиво изучал собственную фигуру. Я был достаточно высок, и по росту мне можно было дать больше лет, чем на самом деле. Мальчишеские черты скрывались под фальшивым ликом маски, а плащ придавал мне стройности и элегантности. В общем, я решил, что мне вполне можно дать лет восемнадцать.

Волна возбуждения нахлынула на меня, как только мы с Грациано ступили за порог нашего дома. В этом маскарадном костюме ни одна душа не могла бы узнать меня, да я и сам себя не узнавал. Нас тут же подхватил людской поток, и мы оказались в море веселья и смеха. Карнавал — это время, когда знатные дамы и господа, пользуясь масками, могут скрыть свое высокое положение и легко затесаться среди толп народа. Это время, когда вино льется рекой и все позволяют себе забыться и расслабиться.

Нас обогнала группа участников маскарада, гудя в трубы и размахивая вымпелами. Музыка стала громче, когда мы оказались на улицах, ведущих к главной площади. На пьяцца дель Дуомо жонглеры подбрасывали в воздух тарелки и разноцветные мячики, а их помощники обходили зрителей, собирая медные монетки. Над бурным морем пурпурного, желтого, ярко-зеленого и ярко-красного цвета расхаживали артисты на ходулях. Шумные клоуны и шуты развлекали толпу прибаутками и веселыми сценками. Запах дыма и вина, жар разгоряченных тел, от которых разило острым потом и терпкими духами, страшно возбуждали меня.

Мимо нас проследовала длинная череда танцоров. Они плясали на ходу. Последней среди них была женщина в шелковой маске, закрывавшей верхнюю часть лица. Под маской алели губы, в прорезях дерзко блестели глаза. Вдруг женщина остановилась и махнула рукой, подзывая меня.

Грациано толкнул меня в спину:

— Ну, давай!

— Но я не знаю этого танца, — возразил я.

— Ах, Маттео, Маттео! — рассмеялся он. — Любой мужчина и любая женщина, родившиеся на этой земле, знают движения этого танца! Этот танец ты освоишь сразу, едва начнешь его танцевать.

Женщина взяла меня за руку и повела вперед, на площадь.

Иногда мы останавливались, и она поила меня вином из кожаной фляжки, которую доставала из кармана плаща.

Когда мы оказались на площади, она ввела меня в какой-то огромный хоровод, и кто-то тут же завладел второй моей рукой. Кружась в неистовом хороводе, я не знал, с кем танцую.

Мне чудилось, что женщина прижимается ко мне. А может, она и на самом деле ко мне прижималась? Когда мы поворачивались, я чувствовал, что она касается пальцами моей шеи, а когда она наклонялась вперед и хлопала в такт музыке, я видел колыхание ее грудей, расщелина между которыми по ходу танца открывалась все больше.