Потом нас обоих выбросило из хоровода, но почти тут же вокруг нас образовался другой. Меня схватили за одежду и потянули в круг. От выпитого вина, от танца, от присутствия женщины у меня кружилась голова. Неожиданно та же красотка снова возникла передо мной, рассмеялась мне прямо в лицо, ущипнула меня за щеку и, кружась, упорхнула в сторону. Я бросился за ней.

Я умею танцевать! Я танцую очень хорошо! Я танцевал с каждым, кто хотел со мной танцевать, — с мужчинами и женщинами, с девочками и мальчиками, до самого рассвета, пока у меня не поплыло перед глазами и я не почувствовал, что сейчас упаду от изнеможения.

И где-то посреди всей этой бурлящей толпы я потерял Грациано.

В конце концов я прислонился к стене и попытался немного прийти в себя. Потом, держась за стенку, кое-как доковылял до конца площади и свернул в переулок. Там было тише, почти безлюдно. Увидев во дворике фонтан, я стянул маску и склонился к воде, чтобы утолить жажду.

И вдруг рядом оказалась какая-то женщина.

— Вам нехорошо, сударь? — спросила она хриплым голосом.

— Хотел немного подышать.

Голова закружилась, когда я распрямился, но все же я сообразил, что передо мной та самая женщина, которая первой вовлекла меня в танцы. Должно быть, она шла сюда за мной.

«Что ей нужно от меня? — думал я. — Мы незнакомы, и у меня с собой ни гроша! У меня и кошелька-то на поясе нет».

Должно быть, она заметила непроизвольное движение моей руки, потянувшейся к поясу, где обычно висел кошелек, потому что рассмеялась и сказала:

— Мне все равно, что ты носишь на поясе.

Она произнесла предлог «на» с какой-то странной интонацией и заметила, что я обратил на это внимание. Она издала еще один гортанный смешок. Потом коснулась моей щеки рукой, и я почувствовал ее тепло. Стянув свою маску, она посмотрела на меня. А потом поцеловала прямо в губы.

Я был ошеломлен и не знал, что делать.

Я так и застыл с открытым ртом. Меня никогда раньше не целовали. То есть целовали, но не так. Когда бабушка благословляла меня на ночь, она касалась моего лба или щеки бегло, сомкнутыми губами.

Губы этой женщины были чем-то подкрашены. Я ощутил вкус этой краски. И еще какой-то другой вкус. Смешанный с дыханием насыщенный аромат какого-то фрукта, который она ела недавно. А за этим вкусом и ароматом ощущалось что-то еще, пробивающееся сквозь него, настойчивое и опасное.

— Закрой рот! — Она похлопала меня пальцами по подбородку. — А то ты похож на треску, разевающую рот на прилавке.

Я быстро сомкнул губы, но тут же снова раскрыл их, потому что она протянула мне фляжку. Я отпил немного вина.

Не отрывая от меня глаз, она взяла из моих рук фляжку, отерла горлышко и глотнула сама. Потом поставила фляжку у фонтана и обернулась ко мне. Положила обе руки мне на грудь. У нее были длинные, накрашенные ногти.

И тут во дворик с шумом и гамом, кружась в неистовом танце, ворвалось несколько человек. Они окликнули ее, а потом двое из них увлекли ее прочь, хотя она поначалу и сопротивлялась. Пожав плечами, она послала мне воздушный поцелуй и закружилась в танце вместе с ними. Вскоре они скрылись из глаз.

У меня подкашивались ноги, в голову ударил жар. Я вернулся в переулок. Стена была прохладнее, чем воздух вокруг, и я прижался к ней лицом. Опираясь о стену, я побрел по переулку, пока не достиг одной из главных улиц города, где смог сориентироваться и двинуться в направлении студии.

Обретя постель, я не смог обрести сон и не сомкнул глаз, пока над городом не взошло солнце и пока последние участники карнавала не поутихли.

— Нынче ночью я видел тебя с куртизанкой, Маттео.

Я побагровел.

— О, какой милый румянец! — Грациано продолжал дразнить меня. Взяв с блюда на столе розовое яблоко, он поднес его к моей щеке. — Видите? Да яблоко бледнеет в сравнении с этим румянцем! Если б только мне удалось повторить румянец Маттео на своей палитре, какие чудные закаты сумел бы я написать!

— С куртизанкой? — пролепетал я.

— Только не говори мне, что ты этого не знал! — воскликнул Грациано, якобы удивляясь. — Какая другая женщина будет так целовать мужчину на улице?

— Однако позволь спросить, Грациано: а тебя-то она целовала? — бросился мне на помощь один из учеников, Сальвестро.

— Разумеется! — ответил Грациано. — И не один раз за ночь, заверяю вас! — Он многозначительно подмигнул.

Я был ошеломлен. Моя женщина с карнавала, женщина, о которой я грезил все это утро, целовала Грациано. Грациано! Нет, нельзя сказать, что Грациано был неприятным мужчиной. Нет, он был вполне даже симпатичный, но гораздо старше меня и ужасно толстый.

— О! Гляньте-ка на Маттео! Как он разочарован! Неужели ты думал, что ее губы предназначались только тебе, а, малыш?

Это сказал Салаи. И, как всегда, он довел шутливое поддразнивание до весьма болезненной точки.

Перегнувшись через стол, он потрепал меня за ухо. Я оттолкнул его руку. Но это не остановило его, он продолжал меня изводить:

— Готов спорить, что за карнавальную ночь она поцеловала никак не меньше десятка других мужчин!

Других мужчин.

Какой я идиот!

Я совсем не подумал об этом. Конечно же, наверняка она целовала и других.

— Маттео! — войдя в комнату, прервал всеобщее подтрунивание надо мной Фелипе. — Маэстро собирается в поездку.

— И он сказал, что ты поедешь с ним. — Тут он увидел мое напряженное лицо и вскинул брови: — Наверное, тебе и самому будет полезно ненадолго покинуть Милан?

— Да! — с готовностью согласился я. — Сейчас соберусь.

— Еще бы он хотел остаться! Ведь тут его на каждом шагу преследуют женщины! А наш Маттео боится баб как огня.

Увы, насмешки Салаи содержали в себе немалую долю правды. Я редко встречался с девушками, но когда это все же случалось, в их присутствии я чувствовал и вел себя гораздо более неловко, чем мои ровесники.

— Возьми с собой учебники и одежду, чтобы хватило на несколько месяцев, — продолжал Фелипе. — Маэстро планирует провести некоторое время в Павии.

Хотя я никогда не бывал в Павии с бабушкой, но примерно представлял себе, где она находится. Это городок гораздо меньше Милана, расположенный милях в двадцати от него на главной дороге, ведущей на юг.

— А почему он выбрал именно Павию? Есть какая-то особая причина? — спросил я.

Фелипе кивнул:

— Один из лучших друзей маэстро преподает в университете Павии. Мессер Марк Антонио делла Toppe — врач. Он открыл там школу для будущих лекарей. Наверняка маэстро воспользуется этим, чтобы продолжить собственные занятия анатомией.