но только ночью начался пожар. Хиппи угорел и погиб, а студия выгорела дотла. Вообще-то в смерти хиппи никакой вины Ларри не было, но со стороны оно выглядело нехорошо…

В общем, отец решил: пускай Ларри, пока шум уляжется, поживет в другом городе. Отправил его в наш город к своей младшей сестре, пускай, мол, тетка за племянником присматривает. Ларри переехал с удовольствием, вселился в квартиру, которую для него заранее нашла тетка, и стал отца и тетку теребить: он, мол, ошибся тогда с выбором специализации, а сейчас он точно знает, что он не просто художник, а фотохудожник. Отец повздыхал и все-таки дал деньги на фотоателье. Да не в коня корм! Три года подряд фотоателье было убыточным, а деньги на жизнь Ларри давал отец. На четвертый год шлимазл заявил отцу, что фотохудожник — это «не его». Но зато он нашел Дело Всей Своей Жизни! На той улице, где было его фотоателье, один антиквар решил выйти на пенсию и продавал свой антикварный магазин.

Отец разозлился и велел шлимазлу немедленно возвращаться в Чикаго. Он долго терпел, но всякому терпению приходит конец, и теперь он сделает Ларри помощником менеджера в одном из своих квартирных комплексов. Пускай тот учится, отец ведь не вечный! Но шлимазл наотрез отказался и возвращаться в Чикаго, и заниматься отцовским бизнесом. Ему, мол, этот город нравится намного больше, чем Чикаго. А натура у него художественная, а не коммерческая.

В конце концов отец плюнул и купил этот антикварный магазин, но не на имя Ларри, а на свое имя. А Ларри там как бы директор. Ясное дело, шлимазл разбирается в антикварном бизнесе, как свинья в апельсинах. При старом антикваре магазин процветал. Старик, бывало, зашибал в месяц по восемь-девять тысяч долларов чистой прибыли! А как шлимазл Ларри стал хозяином, так за полгода доход почти сошел на нет. В прошлом месяце, в августе, чистая прибыль была, смешно сказать, всего восемьсот шестьдесят долларов.

Отец, когда купил для Ларри этот антикварный магазин, понял, что если не принять меры, то сынок доведет его до инфаркта или инсульта, и решил организовать все так, чтобы лично сыну ничего не давать и лично магазин не финансировать. Пускай, мол, теперь этим занимаются профессионалы. И отец организовал примерно такой же траст, как те, которые обычно богатые родители оставляют после смерти своим непутевым детям, чтобы расходы детей оплачивались, но доступа к основному капиталу они не имели. Но в случае с Ларри Хофманом это выглядит так: и все счета за его личные расходы (квартплата, коммунальные услуги, телефон, интернет, услуги приходящей уборщицы и так далее), и все счета за его расходы по бизнесу (все, что он покупает для магазина у дилеров, аренда помещения, коммунальные услуги, зарплата продавца, реклама, покупка упаковочных материалов и прочее) — все это поступает в юридическую фирму «Хоровиц, Хоровиц и Стерн». Юридическая фирма не оценивает счета, а просто автоматически оплачивает их со специального банковского счета, открытого отцом Ларри. Но зато и все доходы по антикварному магазину тоже поступают не в карман Ларри, а на этот специальный счет. Если клиент платит кредитной картой или банковской картой, то этот платеж немедленно зачисляется на специальный счет. А в конце каждого дня продавец магазина берет все наличные и чеки, полученные за день, и вносит их на тот же специальный счет. Другими словами, у шлимазла Ларри никогда нет своих собственных денег. И это будет продолжаться до тех пор, пока он не вернется в Чикаго и не станет помощником менеджера в одном из квартирных комплексов своего отца!

Все это Джим узнал от болтливой бухгалтерши юридической фирмы «Хоровиц, Хоровиц и Стерн», которая раз в месяц приходит подбить счета антикварного магазина и была там как раз в тот день, когда Джим чинил холодильник. А бухгалтерша все это знает от тетки Ларри, потому что его тетка — жена старшего Хоровица и мать молодого Хоровица.

А сейчас у Ларри целая трагедия. Он вбил себе в голову, что если бы в газете «Чистодел» и на сайте «Чистодела» появилась статья о его магазине, то к нему сразу пришел бы успех, и его магазин начал бы процветать так, как процветал при старом антикваре. Договорные статьи в газетах и журналах — это не какое-то диво дивное, но в таких случаях заинтересованный хозяин платит редактору или корреспонденту или наличными, или чеком на предъявителя. Но наличных-то у Ларри нет и не предвидится, а на его собственном счете в банке — долларов пятьдесят, так что и чек он выписать не может! Старший Хоровиц так ему и сказал: «Дашь коммерческое объявление в газете или журнале — оплатим счет. Напечатаешь рекламные листовки или брошюры — оплатим счет. Закажешь рекламный ролик на телеканале — оплатим счет! Пожалуйста! Но ни один идиот не выставит тебе счет, где будет сказано о взятке за размещение договорной статьи. Понимаешь?»

В этом самом патетическом месте рассказа Джима о шлимазле Сваакер и Алекс переглянулись. Взгляд Сваакера говорил Алексу: «Ну, Алекс, видите, какой Джим полезный?». А взгляд Алекса ему отвечал: «Мистер Сваакер, огромное вам спасибо за Джима! Заказ на сто тысяч экземпляров, можно считать, уже в кармане!»

После окончания игры Алекс сказал, что ему как новичку положено проставиться. В баре Джим с удовольствием пил дармовое пиво и добавлял все новые и новые детали о личности и образе жизни шлимазла. Так, например, когда Ларри был «художником», он отрастил себе волосы до плеч, для фотоателье остригся налысо и стал носить берет, а для антикварного бизнеса сначала отпустил себе козлиную бородку, потом бородку сбрил, но зато вместо сигарет начал курить трубку. Ему, мол, кажется, что трубка производит на клиентов хорошее впечатление… В мае он ездил на аукцион в Филадельфию, задрал ставки на понравившуюся ему картину до двадцати тысяч долларов, и только когда аукцион закончился, сообразил, что платить-то ему нечем! Денег нет, а аукционы всегда требуют немедленной оплаты и ни по каким юридическим фирмам счета не рассылают. Аукционщик так разозлился, что сфотографировал Ларри, поместил его фотографию на «Стену Позора» своего аукционного дома, куда заносят всех, кто после аукциона не расплатился, да еще и разослал фотографию Ларри во