— Говорил, говорил, — продолжал веселиться Март. — Ты так орал, что на весь госпиталь слышно было.

— Все. Вечер воспоминаний закрыт, — резко перебил Марта капитан и обратился к сержанту: — Они тебя на руках носили, теперь твоя очередь.

— Как скажете, командир, — ответил сержант.

— Внимание всем, — ожила рация. — Вижу парламентеров. Их двое. Несут какие-то мешки.

— В окно смотри! — рявкнул на Марта капитан. — Все на свете проворонишь. — Тот отвернулся к окну. — Волк!

— Здесь, командир.

— Выводи детей. Спускай вниз.

— Хорошо.

Капитан кивнул сержанту:

— Бери девушку, и пошли.

— Понял.

Сержант вошел в туалет, постоял несколько секунд, не зная, как подступиться к раненой.

— Давай, — ободрил его капитан.

Сержант наклонился, осторожно подхватил спящую Наташу под колени и спину, выпрямился. Ее голова откинулась на его плечо, и он смутился окончательно. Выглядел сержант весьма странно. Лицо напряженно-неподвижное, даже вздохнуть лишний раз боится, мышцы словно одеревенели.

— Черт, — прошептал он. — Чего теперь-то?

Капитан едва заметно улыбнулся:

— Пойдем. И можешь не шептаться. Она не проснется.

— Понял.

Сержант сделал шаг, второй, с осторожностью канатоходца, первый раз ступившего на проволоку без страховки. Девушка спала, едва слышно постанывая.

Остановились у лифтовой площадки, дожидаясь кабину. Стоящий в трех метрах от них Гусь повернулся:

— Вы бы «броник» надели, товарищ капитан.

Тот повернулся удивленно:

— Зачем? Стрелять они не станут. Все ведь идет нормально, как договаривались. Детей в обмен на деньги. Насчет остального тоже вопрос решенный. Часть заложников освободим после телемоста, остальные сами разбегутся.

— Береженого бог бережет, — продолжал настаивать солдат. — На душе у меня чего-то неспокойно.

— Не волнуйся, — ответил капитан. — Их старший, генерал, мужик, похоже, не глупый. Должен понимать: пальба никому не выгодна. Так что переживать повода нет. — Двери лифта открылись. — Ребята, — прежде чем шагнуть в кабинку, сказал капитан, — смотрите тут в оба. Помогите Волку отправить вниз детей.

Ледянский подхватил мешок, кивнул спецназовцу:

— Возьмите второй, капитан. Мне сразу два не унести.

Тот с готовностью подхватил мешок, легко поднял. Жилистый, гибкий, он оказался невероятно сильным. Даже испарина на лбу не выступила и дыхание осталось ровным.

— Пойдемте.

Они прошли через ворота, зашагали к галерее. Метров через пятьдесят Ледянский умаялся окончательно. Остановился, перебросил мешок из руки в руку. Вытер пот со лба.

— Тяжело.

— Давайте я понесу, — предложил капитан-спецназовец. — Мне привычней. У нас штурмовая амуниция девяносто килограммов весит.

— Спасибо. Я сам.

За их спинами Чесноков отдавал по рации распоряжения. Снайперы опускали пальцы на спусковые крючки. Солдаты досылали патроны в патронники.

Четвертаков и Седнев тоже выбрались из «РАФа», стояли у дверей, смотрели вслед генералу и капитану.

— Лотос — Центральному, — верещала рация. Вижу двоих террористов. Выходят из лифта. Прикрываются заложницей.

— Центральный — Лотосу, — Чесноков вглядывался в мутное стекло «таблетки». С расстояния, превышающего сотню метров, он не мог видеть террористов. — Все время держите их на мушке. Без моей команды огонь не открывать.

— Понял вас.

Капитан и сержант остановились у дверей, но на улицу не выходили. Наблюдали за приближающейся парой.

— Командир, — позвал прячущийся за перевернутым деревянным столом Пастор. — Их снайперы активизировались.

— Это нормально, — ответил капитан, почти не разжимая губ.

— На всякий случай я скомандую нашим, чтобы были наготове.

Генерал и спецназовец прошли КПП и тоже остановились, выжидая. Само собой получилось, что именно это место стало точкой встречи.

Капитан показал жестом: «Развяжите мешки». Те развязали, наклонили, чтобы террористы смогли убедиться: внутри действительно пачки банкнот.

— Все в порядке. Пошли, — скомандовал капитан сержанту.

Они вышли на улицу. Приблизились.

— Здесь все, — сказал спокойно Ледянский. — Десять миллионов, как договаривались. Вы обещали отпустить детей.

— Я помню. Сейчас их приведут, — ответил капитан.

— Почему вы не взяли детей сразу? — враждебно поинтересовался спецназовец.

— Их слишком много. Больше ста двадцати человек. В одну кабину мы бы не влезли, а этой девушке срочно требуется помощь врача.

Капитан посмотрел на спецназовца.

Тот не отвел взгляд. В его глазах читалось презрение и даже брезгливость. Словно перед ним стоял не человек, а омерзительная гадина.

— Может быть, вы возьмете ее и отнесете к машине, черт побери? — спросил капитан.

Спецназовец покосился на Ледянского. Тот кивнул, ни единым жестом не выдав своего волнения. Разве только дыхание немного участилось да на щеках выступил легкий румянец.

— Давайте, — спецназовец принял все еще спящую Наташу из рук сержанта, потопал через КПП к воротам.

На подмогу ему уже спешили трое милиционеров. Подбежали, засуетились бестолково вокруг. А спецназовец шагал, невозмутимо-сильный, несгибаемо-стальной, как растиражированный персонаж дурной монументальной агитки: «Советский пожарник выносит из огня многодетную мать».

Ледянский же даже не оглянулся. Он успел рассмотреть, во что эти изверги превратили лицо его дочери. Увидел генерал и край разорванной блузки. В груди у него образовалась гулкая пустота. Перед глазами поплыли круги. Он чувствовал, что сходит с ума от ненависти. Дикая, совершенно нечеловеческая злоба душила его, сдавливала грудь, прерывала ход всякой мысли, кроме одной: он должен отомстить.

Ледянский молил бога о том, чтобы террористы ничего не говорили. Просто стояли молча, пока не приведут детей. Иначе — этого генерал боялся больше всего — он может не сдержаться и кинуться на главаря. Вцепиться ему в горло руками, зубами, рвануть так, чтобы захрустели позвонки и кровь хлынула из раны фонтаном. Именно такой смерти заслуживали террористы. Страшной и мучительной, а главное — медленной.

Окруженный милиционерами спецназовец вышел на стоянку. И тут же, завывая сиреной, подлетела карета «Скорой помощи». Двое дюжих медбратьев сделали Наташе укол, уложили на носилки. И все это под предостерегающие окрики капитана: