Не плачь, Роза.

– Подожди!

Я бросилась следом, но не двинулась с места. Я все еще в море? Вокруг звучали вспышки голосов, разговоры. Я словно стояла в бесконечной прихожей, улавливая отголоски слов, пока вокруг меня открывались и закрывались двери. Обрывки языка, который я не понимала. Я чувствовала себя брошенной и одинокой, пока наконец не узнала один из голосов.

Мимо промчалась Мими, окликая Альваро. Глубокий голос радостно ответил ей. Я рассмеялась от счастья. Ноздри мои щекотал сладкий терпкий запах лимона, и я услышала, как она произносит мое имя. Все это происходило за закрытыми дверями, которых я не видела, но в воздухе проплывало мое имя, снова и снова. Указывая путь и споря. Отголоски тихого смеха. С интонациями решительной защиты и вдохновенной гордости. Они помнили и чтили меня. Так же, как я помнила и чтила их.

Что-то загрохотало. Звук казался далеким, но быстро приближался, словно поезд или гроза. Воздух был тяжелым, соленым и влажным. Гроза становилась все ближе. Давление в воздухе изменилось, раскаты грома становились громче, и вдруг сквозь чернильную тьму прорвалась вспышка молнии.

Молния ударила, и я захлебнулась соленой водой. Она полилась мне в нос и рот, обжигая грудь и легкие. Воздух. Мне нужен воздух. И ровно в тот момент, когда мне показалось, что я пропала навсегда, я вынырнула на поверхность.

И поняла, что стою на песке.

Был белый день, и мы с мамой, обе яростно кашляющие и по колено в воде, выглядели как два подводных создания, выброшенных на сушу. Прилив захлестывал берег, а потом возвращался обратно в море. Совершенно спокойное голубое море.

Мы вышли на берег и повалились на песок, прилагая героические усилия для того, чтобы отдышаться. Мама выглядела столь же оглушенной, как чувствовала себя я. Она отбросила с лица мокрые сосульки волос, посмотрела на меня и сказала:

– В жизни больше никогда не буду пить из кокоса.

Мы истерически расхохотались. Мимо прошел старый рыбак с морщинистой коричневой кожей и пробормотал себе под нос: «Santeros![103]». И мы расхохотались еще громче.

На берегу нас ждал только мой рюкзак. Tía Nela исчезла так же внезапно, как и появилась. Мы пахли травами, маслами и могущественной магией, а наши рубашки постепенно сохли под утренним солнцем. Я заглянула в рюкзак – там было только то, что я сама туда положила. Я повесила его на плечо.

– У тебя есть какое-нибудь представление о том, как нам вернуться?

Я не была уверена, стоит ли спрашивать маму о том, что с ней было, потому что сама точно не хотела даже пытаться объяснять то, что было со мной. Но это тепло и легкость казались такими настоящими, и мне просто хотелось сохранить их подольше.

– Я даже не знаю, где мы вообще находимся, – ответила мама, совершенно, впрочем, не выглядя этим обеспокоенной. Она улыбнулась и оглянулась на море, словно мечтая держать в руках фотоаппарат.

Мы подошли к дороге и увидели, что на ней нас ждет машина. Водитель был молодой и темноволосый. Он вылез из машины и посмотрел на нас расширенными от удивления глазами. Я испугалась, что сейчас нам придется что-то объяснять, но он просто спросил:

– Están listas?[104]

Готовы к чему?

Мама спросила, куда он хочет нас отвезти.

– В Гавану, – ответил он.

– Ну конечно, – пробормотала я. Интересно, сидит ли Нела на прежнем месте возле нарисованной двери? Вдруг меня настигло осознание, и я остановилась.

– О господи! – воскликнула я. – Она же сделала, как мастер Йода!

Мама принялась хохотать так безумно, что ей пришлось схватиться за меня, чтобы не упасть. Но такого беззаботного смеха я у нее никогда не слышала.

Возвращение в Гавану заняло несколько часов. Но сперва мы остановились поесть в придорожном ресторанчике, вдалеке от туристических троп. Обед состоял из папайи, риса и жареной курицы. Посетителей здесь было мало, и все держались дружелюбно, но от нас, похоже, исходило какое-то магическое свечение, потому что они практически с благоговением наблюдали, как мы едим. В туалете мы переоделись в обычную одежду. Наш водитель, которого звали Луис, сообразил, что мы из Америки, и дальше всю дорогу рассуждал о бейсболе и Томе Петти. По прибытии в город он высадил нас в центре Старой Гаваны.

– Американки, – сказал он, показал нам два больших пальца и уехал.

Мы с мамой повернулись к стене, с которой все началось. Нелы не наблюдалось, и двери тоже больше не было. На ее месте размещался потрясающе красивый рисунок огромной синей волны.

– Жизнь. – Мама хмыкнула и улыбнулась. – Когда уже я перестану постоянно ей удивляться. Пошли. – Мы взяли cajita – по коробочке с жареной свининой, рисом и маринованными огурцами – и пошли к El Malecón, большой дамбе, отделявшей Гавану от моря.

– Сколько до самолета? – спросила я, когда мы запрыгнули на стену. Я скрестила ноги, повернулась лицом к морю, и мы принялись есть.

– Четыре часа.

Закончив, она откинулась назад и подняла лицо к солнцу.

Я решила улучшить минутку и зафиксировать впечатления прошедших дней у себя в блокноте. Они были совершенно свежие, яркие, а главное – только мои. Я открыла маркер и нарисовала членов своей семьи. Маленькая девочка со смехом гонится за козой в Виньялесе. Бабушка, которая постоянно угощает конфетами, и ее мир полон счастья и новых возможностей. Потом я добавила радостно улыбающегося Альваро, взбегающего по ступеням университета с книгой под мышкой и полным надежд сердцем.

– А что, неплохо, – сказала мама, заглядывая мне через плечо. И через мгновение добавила неуверенным голосом: – Ты не обязана все мне рассказывать… но расскажи хотя бы что-нибудь, чтобы я знала, что он действительно там был.

Он?

– Я ничего не видела. – Ее лицо омрачилось. – Но я их слышала. Мими и Альваро. Она называла меня по имени. И, кажется, отца я тоже слышала. Что бы ни происходило и где бы мы ни побывали, они были там вместе с нами.

Мама улыбалась от счастья.

Но мне тоже не терпелось задать вопрос. Больше не было сил ждать.

– Что будет с домом? Я знаю, ты не хочешь оставаться в Порт-Корале. Мими больше там нет, но мы продолжим там жить? Это все еще наш дом?

Мама хотела что-то сказать, но запнулась. Она попыталась объяснить:

– Я – не она и вряд ли смогу стать для тебя тем же человеком, которым была бабушка. Но мы всегда будем там жить, и Порт-Корал по-прежнему будет нашим домом. – Она поболтала ногами и дернула плечом. – Может, я смогу хранить свои кисти и краски в оранжерее и иногда даже открывать окно.