Ну вот, мой последний страх исчез. Развеялся, словно дождевое облако, разогнанное солнечным светом, который наконец пронзил меня до костей.

– А ты? Судя по твоему дневнику, завтра первое мая.

– Знаю. – Я вытащила телефон. Я не заряжала его после Виньялеса, и осталось всего пять процентов. Но, к счастью, возле El Malecón теперь был вай-фай. Большое достижение и шаг вперед для всех жителей Кубы. Я подключилась к Интернету, чтобы занять себе место.

Мама нависала над моим плечом:

– Роза, я сейчас умру от любопытства.

Я зашла в «Черновики» и открыла единственное письмо, которое там было. Раньше я не могла решить, что же сюда записать, но черновик письма о зачислении, конечно, написала. Просто я хотела сперва получить ответ – и нашла его здесь. Я сделала глубокий вдох и нажала «Отправить». Все. Я поступаю в Университет Флориды.

– Серьезно? – с удивлением спросила мама. – И это после всех мучений?

Я завязала растрепавшиеся волосы в узел.

– Ну, для меня все действительно было мучительно. И уехать, и остаться – это важное решение. Чарльстон – отличный университет, и кампус у них отличный, но я выбрала его только из-за программы. Может, учиться недалеко от дома, на первый взгляд, не так интересно, зато я буду меньше тратить, а это тоже важно. А еще я буду совмещать свою специализацию по латиноамериканской культуре с дополнительной специализацией по экологии и природопользованию. Так что смогу не просто больше узнать о местах, которые люблю, но и как-то им помочь.

– Как всегда, все продумано. – Мама улыбалась.

– В конце концов, может, в следующем семестре у них тоже появится программа в Гаване. Или в Камагуэе, или в Виньялесе. Кто знает? Да и вообще, это всего два года. Так или иначе, я сюда вернусь.

Я открыла рюкзак, чтобы достать карту Гаваны и прикинуть маршрут в аэропорт. Но вместо той карты, которую мы купили, у меня в руках оказалась карта, которую подарил мне Алекс.

– Откуда это у тебя?

– Алекс.

Голубая линия, нарисованная на карте, шла от побережья Флориды через Карибское море прямо туда, где я сейчас стояла.

Я посмотрела на наш штат и представила свой родной город – где все цвело, над бухтой взрывались фейерверки и проницательные черные кошки показывали тебе дорогу. Где в парке можно купить мороженое со вкусом манго, а у молчаливого моряка – лучшие на свете pastelitos с гуавой. Я провела пальцем по линии, соединявшей Флориду и Гавану, и мой палец уткнулся в маленькое золотистое пятнышко.

Которого не было, когда Алекс в первый раз пытался подарить мне свою карту. Совершенно точно.

Я подняла карту к самому лицу, уставившись на это золотое пятнышко. Я думала, что оно исчезнет, но оно осталось.

– Что случилось? Мы что, опять заблудились?

Рядом с золотистой точкой было мелким почерком аккуратно выведено: «В последний день я буду ждать в марине Эмингвай».

Я удивленно посмотрела на маму.

– Что такое?

Я еле могла расслышать собственный голос из-за стука колотящегося сердца:

– Он – моя золотая черепаха.

Мое сердце было где-то в горле, и я даже уронила карту, но тут же ее поймала, иначе она бы свалилась прямиком в море. Это просто безумие. Это невозможно.

«Я бы, пожалуй, сделала что-нибудь в этом духе, если бы кто-нибудь поручил мне заниматься выпускным альбомом».

Я вспомнила то, что сама сказала, когда мы отправлялись искать черепаху. Но главное, что он тоже это вспомнил.

Мама с улыбкой смотрела на карту.

– О, я помню, как мы ее спрятали. Мы с твоим отцом обожали тот остров. Никто не подглядывает.

– Фи, мам. – Я посмотрела на часы, и тут до меня дошло, что она только что произнесла. – Подожди, так это вы ее потеряли?

– Не потеряли, а спрятали. А потом я нарисовала карту и засунула в фотоальбом.

– Но почему ты никому не сказала?

– Было не до этого. После смерти твоего отца я надолго забыла о приключениях и квестах. – Она улыбнулась: – Пока не появилась ты. Идем, нам пора.

Мы спрыгнули со стены и бросились бежать. Сегодня последний день, но самолет еще только через несколько часов. Неужели он правда сюда приплыл? Мы мчались по улицам, уверенно лавируя между машинами. Волны бились о стену, а мы свернули в сторону бухты. Может быть, он как-то догадался, что теперь я готова. Может, все это действительно происходит, и вчерашняя ночь была на самом деле. Я припустила еще быстрее.

И тут вспомнила, что ненавижу бегать.

– Это отвратительно! – Я закашлялась и остановилась.

Мама махнула рукой, тормозя такси.

– Имей в виду, что из нас двоих это ты vieja, а не я.

Ярко-розовый «олдсмобил» с откидным верхом подъехал к нам и остановился. Еще один представитель живой классики. Несмотря на спешку, мы какое-то время восхищались этим невероятным цветом, распахнув рты. Мама громко расхохоталась.

– Никогда не думала, что моя волшебная ракушка окажется розовым винтажным автомобилем в центре Гаваны!

– Я никогда не ошибаюсь, – сказала мама, прыгая внутрь. – Запомни это, потому что она унесет тебя к новому приключению!

– Pa’ dónde van[105]? – спросил водитель.

– Марина Хемингуэй! Жми!

Он обернулся:

– Qué?

– Неважно. – Я пожала плечами. – В кино в этот момент всегда так говорят.

Он выехал на дорогу и поехал по El Malecón, а волны продолжали мерно биться в стену. На улице играли музыканты, вокруг них собиралась толпа. Все это было каким-то даже чрезмерным: бурный океан, звуки и ритм уличной румбы, запах сладкого сигарного дыма с места водителя. Я запрокинула голову и, как птица, увидевшая родные края, издала радостный вопль. «Мы здесь, – словно говорила я своей родине. – И мы живы».

Такси остановилось возле ярко-синего строения, и, пока мама расплачивалась, я выскочила наружу. Здесь карта уже не могла мне помочь. Я пробежала мимо маленького бассейна и чего-то, похожего на небольшой отель. Дальше был канал, вдоль обоих берегов которого пришвартовались суда. Парусные шлюпки, яхты, старые и новые, но Алекса не было видно. Ноги задрожали, я откинула назад волосы, которые развевал морской ветер, и стала еще раз оглядывать все суда.

Мое колотящееся сердце вдруг успокоилось. Это была такая глупость и безумие, но все же – чертовски живучая надежда.

Мама догнала меня и остановилась рядом, пока я разглядывала оставшиеся лодки.