Перед ним лежали скалы, похожие на раскрошившуюся глыбу подсолнечной халвы. Между скалами росли трава и кустарники, светлели проложенные для туристов деревянные дорожки. Алтай уже всё несколько раз перепроверил, и ему хотелось уйти, но идти было некуда – дома всё отдавало тленом, словно он жил на заброшенных развалинах, а в офисе работники напоминали ему об огромных долгах, напоминали не словами, естественно, но кисло-сочувственным выражением на лицах, обычно появляющимся при виде человека, которого постигло большое горе. Да ещё Нюсики слала и слала месседжи, описывая течение своей болезни со всеми неаппетитными подробностями, включая консистенцию и цвет текущей из носа слизи. Она надеялась вызвать жалость к себе, но добилась обратного эффекта: после очередного описательного сообщения Алтай, вообразив себе сцену во всех деталях, решил, что больше никогда в жизни не сможет поцеловать Анастасию, даже если будет очень пьян.

С уходом Самиры Егяна воспрянула духом. Лейла не могла составить ей конкуренции, так что теперь она, можно сказать, была самой красивой девушкой в команде. Надо было взять с собой больше декоративной косметики, а не одни только румяна десятилетней давности, сокрушалась она, но кто же знал, что у неё возникнет желание накраситься? Больше не довлел над ней ехидный взгляд Мисс Купальник, и Егяна больше не боялась разговаривать с Денисом. Говорили они в основном о путешествиях – прошлых и будущих. А Лейла грустила; ей нравилось любоваться Самирой.

На поле с вулканами команды зашли с юга. Мари так ринулась к указанному на карте месту, что за ней никто не поспевал.

«Ничего, – думал Фархад, злобно загребая ботинками мягкую грязь, – пусть торопится, сделает всю работу за меня. А завтра я ей покажу». Ни Гасана, ни тем более Зару с Валидой соперниками он не считал, а из «Апшеронских Тигров» его пугал только Денис.

Холмики вулканов все до единого напомнили Мари рисунок «Удав, который проглотил слона». Остановившись возле самого маленького, она сказала:

– Вот, кажется, здесь.

– Дай сюда карту! – Фархад вырвал лист из её рук. – Нет, надо залезть на тот большой.

Мари несколько секунд оценивала ситуацию, а затем нежно улыбнулась.

– Очень может быть. Ты ищи там, а я поищу здесь. А то я боюсь на него лезть.

Фархад снисходительно покачал головой: глупенькая девушка, вечно они всего боятся, что с неё взять? И направился в сторону моря, где поодаль от россыпи мелких сопок возвышался одинокий вулкан примерно в два человеческих роста.

Он взбежал на него с дерзким безрассудством, свойственным большинству молодых мужчин, не привыкших думать об опасностях и последствиях.

И случилось то, что ещё ни разу ни с кем не случалось, но теоретически могло, если верить предупреждениям министерства экологии: у самой вершины, где весело побулькивала грязь в кратере размером с детский бассейн, конус вулкана не выдержал тяжести фархадовых амбиций и провалился. Фархад с пронзительным писком погрузился в холодную грязь по самый копчик и замер. Сопровождавший его дрон описал над ним несколько издевательских кругов и улетел.

– Твою мать! – пролаял Фархад, попытавшись ударить вулкан кулаками, и погрузился до пояса. Через минуту появилась команда и увидела его, торчащего из вулкана, словно уродливая свечка в именинном торте тролля.

– Ну как, нашёл что-нибудь? – невозмутимо спросила Мари.

– Не задавай тупые вопросы, давайте доставайте меня отсюда! – прорычал Фархад.

– Для человека, оказавшегося в бедственном положении, ты слишком по-хамски себя ведёшь, – заметила Мари. – У нас может возникнуть искушение оставить тебя здесь.

– Да, так вам и дали оставить меня здесь!

– Строго говоря, мы не обязаны рисковать сейчас своими жизнями и вытаскивать тебя. Спасение участников игры – дело профессионалов. А ты нам не нравишься.

– Не нравишься, – зловещим хором повторили Гасан и Зара.

– Так что мы пойдём дальше. Кстати, подсказки были там, где я предлагала их искать. – И команда во главе с Мари отбыла, оставив Фархада спасателям. Когда они вытащили его, покрытого густой глинистой плотью вулкана, ставшего похожим на голема, он ещё пытался идти, оставляя за собой интригующего вида следы и потёки. Но вскоре кожа его начала чесаться, стянутая высыхающей грязью, к тому же он замёрз и стучал зубами так, что поначалу даже не мог ругаться. Фархаду пришлось смириться: финал игры будут снимать без него.

– Ё…ная тупая шлюха! – если бы злобные слова, направленные в идеально прямую спину Мари были копьём, то она уже лежала бы на изжелта-серой земле в луже крови. Но слова долетели до ушей Сулеймана, который, аккуратно отложив камеру, спокойно и без предупреждения левым хуком выбил Фархаду челюсть. На звук удара обернулась удаляющаяся Мари, а следом за ней и все остальные. Кто-то из съёмочной команды вполголоса заметил:

– Ну наконец-то.

Фархад грянулся оземь, и грязь от него разлетелась в стороны – прах к праху.

– Зачем ты это сделал? – спросила Мари.

– Он оскорбил тебя.

Мари подошла так близко, что у Сулеймана возникла безумная мысль – и тут же пропала, оставив на его лице красные пятна, как неосторожный преступник оставляет улики. Он перевёл дух.

– Ты что, думаешь, он может меня оскорбить? – И Мари взглянула на оператора с жалостью, словно он сморозил какую-то дикую глупость и даже не был в силах этого понять, но постепенно лицо её приобрело выражение глубокой задумчивости. – До сих пор ни один мужчина не бил никого ради меня.

– Приятно быть у тебя первым, – сказал Сулейман и дерзко посмотрел ей в глаза. Мари в ответ только фыркнула, тряхнула волосами и лёгким шагом направилась к дороге, увлекая за собой «Непобедимых».

– Это наконец случилось! – Меджид, торжествуя, поделился новостью. – Фархаду дали по морде!

– Кто? Девочки? – спросил Алтай.

– Не поверишь, Сулейман.

Алтай уже ничему не удивлялся.

– Увольнять его, наверное, поздно. И что, Фархад подаст на меня в суд?

– Никто не подаст на тебя в суд! – скривился Меджид. – И эта овца тоже не подаст. Она на всё про всё потратит больше бабла, чем с нас получит.

Алтай хотел бы позаимствовать немного оптимизма у своего друга – хотя легко быть оптимистичным, когда речь идёт о чужих проблемах.

– А если на принцип пойдёт? – с сомнением спросил он.

– Не пойдёт. Принципиальность – не наш конёк.

С этим утверждением Алтай не мог не согласиться.

К двум часам состязания окончились, материал для вечернего выпуска был отснят. Сам не зная почему, Алтай продолжал бродить по скалистым просторам, завидуя древним людям, жившим просто и недолго, и неожиданно вышел в небольшую долину, посреди которой нашёл выложенный из камней семиповоротный лабиринт. Притянутый странной, мягкой силой, исходившей от лабиринта, Алтай ступил на узкую травянистую тропу и бездумно следовал её изгибам и резким поворотам, сопровождаемый тихим шёпотом множества голосов – или это ветер шумел в расщелинах и перебирал длинную и шелковистую, словно конская грива, траву? – пока не очутился в центре. И там на него снизошло необыкновенное спокойствие. Словно кто-то положил тёплую ладонь на его спину и покровительственно шепнул: «Всё будет хорошо». И легко подтолкнул к выходу – задерживаться в центре Алтаю не полагалось. Он мог бы в несколько шагов покинуть лабиринт, проигнорировав дорожки, просто переступая через камни, но предпочёл проделать весь извилистый путь обратно.