и подходов: от близких к Платону некоторых онтологических установок к близкой к досократовским «физикам» концепциям качеств-сил. В середине этого спектра располагаются «типично» аристотелевские физические учения (теории движения, места, тяжелого и легкого, учение о качественном изменении и т. д.).

Неоднозначность понятия качества в плане его онтологической интерпретации обнаруживает характерную для всего мышления Аристотеля черту. Сталкиваясь при анализе текстов с такой неоднозначностью, надо отдавать себе отчет в том, что у него, видимо, и не было замысла создания жесткой всеохватывающей дедуктивной системы, на всех «этажах» которой понятия функционировали бы однозначно. Имея это обстоятельство в виду, мы не можем требовать того, чтобы метафизические предпосылки позволяли нацело и в деталях вывести все его естественно-научные построения. Так, из онтологической теории качества как акциденции никак не следует физико-динамический квалитативизм Аристотеля, представленный в его учении о качествах-силах и характеризующий его физику при ее «пересечении» с биологией и саму биологию. Но говорить об отсутствии всякой связи между онтологией, с одной стороны, и физикой и биологией – с другой, было бы, конечно, просто неверно. Для Аристотеля характерна осторожность и владение искусством компромисса. Мы это видели, рассматривая соотношение формы и качества. Действительно, Аристотель нередко использует идеи ad hoc, диктуемые спецификой частых задач и анализируемого материала, но он всегда умеет приспособить к этой специфике свои универсальные понятия.

Форма по отношению к качеству всегда выступает у Аристотеля как общее по отношению к особенному. Это мы уже отмечали, цитируя и анализируя текст из четвертой главы XII книги «Метафизики». Такое же соотношение формы и качества проводится Аристотелем и в «Физике», в частности во второй главе третьей книги, посвященной главным образом общим определениям движения. Давая свою, ставшую классической, дефиницию движения как «энтелехии подвижного, поскольку оно подвижно», Аристотель указывает, что «форму же, будь то определенная сущность или определенное качество или определенное количество, всегда привносит двигатель…» (Физика, III, 2, 202а 8–10). Место и роль понятия качества в общей теории изменения требует специального рассмотрения, к которому мы сейчас и перейдем. В структуре «качественности» аристотелевской физики учение о качественном изменении занимает особое место, которое вряд ли можно понять, принимая во внимание только метафизическое учение о форме. Здесь необходим анализ общей теории изменения.

Глава пятая

Качество и движение

§ 1. Теория изменения и принцип противоположностей

Теория изменения разбирается Аристотелем и в «Метафизике» и в «Физике». Представления о природе изменения, его условиях, критику прежних взглядов на процессы изменения тел мы находим также в его сочинениях «О небе», «О возникновении и уничтожении» и некоторых других. Как говорит Аристотель, «незнание движения необходимо влечет за собой незнание природы» (Физика, III, 1, 200b 15–16). Поэтому вполне естественно, что Аристотель всесторонне проанализировал эту проблему на всех уровнях ее постановки и дал определенные ее решения. Нас же интересует не столько теория изменения вообще, развитая Стагиритом, сколько теория изменения в связи с проблемой качества и качественного изменения. Общая теория изменения позволила Аристотелю сформулировать и разработать концепцию качественного изменения, в известной степени ответственную за ту характеристику его научного мышления, которая получила название квалитативизма.

Излагая общую теорию возникновения, Аристотель дает ответ на «вопрос о всякого рода возникновении» (Физика, I, 7, 189b 30). Утверждение Аристотеля о том, что «любое не возникает из любого» (Физика, I, 5, 188а 33) направлено против допущения Анаксагора, согласно которому, говоря словами Стагирита, «из любой вещи происходит любое» (Физика, I, 4, 187b 24). Интересно отметить, что это положение Аристотеля звучит весьма современно, можно даже сказать, что оно органически входит в предпосылки современного научного мышления. Но такое суждение плохо согласуется с односторонним представлением об Аристотеле как основоположнике «анахронических» учений [71]. Рассмотрим смысл этого утверждения. Аристотель указывает на пределы, границы неопределенной всеобщей превращаемости всего во все. Эти границы он находит прежде всего в схеме противоположностей, в выявляемом логикой отличии противоположного от противоречивого и в применении этих различий к анализу движения. Разбирая это положение, Аристотель подчеркивает, что возникновение здесь берется не по совпадению, акцидентально, а как происходящее из самой сущности вещи: только такие изменения подпадают под правила отбора. Образованное по совпадению может стать белым, но, по сути дела, «белое возникает из небелого и не из всякого, а из черного или промежуточной окраски» (Физика, 188b 1), т. е. из противоположного. Современная наука знает множество различных правил запрета, например принцип запрета Паули, ограничивающий изменения электронных конфигураций атомов. Согласно Аристотелю, устанавливаемые им правила отбора универсальны, им подчиняются все тела: простые и сложные (там же, 188b 9). Эти правила, фиксируемые в схеме противоположностей, выражают естественные необходимости космоса: «Необходимо, – говорит Аристотель, – чтобы все гармонично устроенное возникло из неустроенного и неустроенное из гармонично устроенного» (там же, 188b 12–13).

Мы видели, что подобный порядок в процессах становления выражается на языке отношений противолежания, частной формой которого выступает противоположность. Язык фиксирует процессы становления вещей. Порядок речи, по Аристотелю, отражает порядок становления в природе. В речи накоплен и обобщен долгий опыт многих поколений людей, имевших дело с неизменной сущностью вещей. Поэтому анализ речи о становлении, исследование способов его выражения раскрывает само становление как физический процесс. Аристотель использует этот анализ, в частности, для обоснования положения о наличии субстрата в процессах физического изменения (Физика, I, 7).

Анализ становления сквозь призму языка позволяет раскрыть структуру изменения вообще. Эта структура задается двумя неодинаковыми элементами: «Не одно и то же, – говорит Аристотель, – быть человеком и быть невеждой» (там же, 190а 17). В качестве примера он разбирает становление необразованного человека образованным. Почему же эти элементы процесса становления различны? Потому, отвечает Аристотель, что «одно из них остается, другое не остается, именно то, чему нет противоположного, остается (человек остается), а образованность и невежество не остаются» (там же, 190а 18, курсив наш. – В.В.). Здесь впервые в анализе становления (и изменения) Аристотель прибегает к понятию противоположности: не сохраняется то, что имеет противоположность и тем самым само есть противоположность. Не имеющее же противоположности сохраняется. Сущность (например, человек) не имеет противоположности и именно поэтому сущность не изменяется: «По отношению к сущности, – говорит Аристотель, – нет движения, так как нет ничего противоположного сущности» (Метафизика, XII, 12, 1068а 10–11). Понятие противоположности, как мы видим, играет, таким образом, роль критерия возможности изменения: если нечто выпадает из сферы противоположного, то оно не может изменяться.

Что же такое противоположность, которой отводится такое важное место в теории изменения? Аристотель подробно разбирает этот вопрос в «Метафизике» (V, 10 и X, 4), «Категориях» (X и