— Правда заключается в том, что ее предложение нельзя назвать неразумным. Мы уже вложили в плантацию значительные средства, и она хочет продолжить работу, пока мы будем воспитывать ребенка. Луис купит гасиенду в любой момент, стоит только предложить.

— Мне все равно, Эухенио, что за сделку ты с ней заключил. Я не хочу видеть эту женщину в своем доме!

— За долгие годы нашей совместной жизни я ни разу не слышал, чтобы ты о ком-то отзывалась с такой неприязнью.

— Я презираю ее! Она сумасшедшая! Наши сыновья умерли из-за нее, и я не позволю ей погубить еще и Мигеля! Дай ей все, что она просит, и давай уедем отсюда как можно скорее.

— Ты хочешь, чтобы я купил Кириаку?

— Они с дочерью пригодились бы мне.

— Я велю Фуэнтесу уладить дело.

— Давай уедем побыстрее, Эухенио, пока Ана не передумала. Это не женщина, а змея!

Несколько дней спустя Эухенио встретился с Северо Фуэнтесом на ферме и попросил его приглядывать за Аной:

— Она будет иметь дело непосредственно с моим поверенным, господином Уорти, который должен получать подробные отчеты. Я не сомневаюсь в ее добросовестности относительно цифр и фактов, но мне нужно знать, если вдруг что-то пойдет не так. Дон Луис заинтересован в покупке гасиенды, однако в настоящий момент я не готов ее продать. Я надеюсь, вы проследите за тем, чтобы рыночная цена плантации не упала.

— Вы сомневаетесь, сеньор, что донья Ана сумеет управлять гасиендой так же хорошо, как дон Рамон и дон Иносенте, пусть земля им будет пухом?

— Я понимаю, что своим успехом они во многом обязаны вашему умелому руководству.

— Вы очень добры, сеньор, однако…

— Вы недооцениваете меня, Фуэнтес. Возможно, я старый вояка-простофиля, но я не дурак.

— Никогда не считал вас ни тем ни другим, сеньор.

— Тогда мы понимаем друг друга. Мне выгодно, чтобы плантация процветала, а моя невестка верила, будто своей жизнью здесь доказывает торжество человека над природой, — или что она там пытается себе доказать!

— После гибели дона Иносенте она боится далеко уезжать от сахарного завода, — сказал Северо. — И отказывается ездить в Гуарес даже по праздникам. А после смерти дона Рамона, мир праху его, она, может статься, вообще не захочет больше здесь жить.

— Фуэнтес, позвольте мне выразиться яснее. Она не должна забывать, какие опасности подстерегают человека за пределами гасиенды, и должна иметь все необходимое, чтобы у нее не возникло желания покинуть Лос-Хемелос.

— Понял, — ответил Северо.

— Пишите мне регулярно и сообщайте, как у нее дела. Женщины так непредсказуемы.

— Да, сеньор.

— Мне не нужны ее сюрпризы, понимаете, о чем я?

— Думаю, да, дон Эухенио.

— Надеюсь, что так, — произнес полковник. — Но возможно, понадобятся уговоры. Я знаю, вы оправдаете мои надежды…

— Конечно, сеньор, я к вашим услугам.

— И не сомневайтесь, ваши труды будут вознаграждены.

— Я знаю, что вы щедрый человек, полковник, — ответил Северо с поклоном, слишком церемонным и нарочитым, как показалось Эухенио, чтобы быть искренним.

Со дня приезда Элене никак не удавалось остаться наедине с Аной. Отчасти в этом была виновата она сама, поскольку донья Леонора постоянно в ней нуждалась. После смерти Рамона Леонору одолевали два чувства: либо скорбь, либо гнев на Ану. Когда донья Леонора печалилась, племянница слушала, утешала и молилась вместе с ней. Если же она злилась, Элена вставала между ними, успокаивала соперниц и защищала одну перед другой.

Этим утром дон Эухенио сообщил, что через два дня они уезжают и забирают Мигеля с собой.

— А Ана?

— Она остается.

Элена не поверила своим ушам. Она надеялась, вся семья вернется в Испанию, и даже осмелилась предположить, что они с Аной теперь будут жить под одной крышей.

Позднее, когда Леонора с Мигелем отправились на пруд кормить уток, Элена разыскала Ану в саду, где та беседовала с Северо Фуэнтесом.

— Да, сеньора. Я провожу их до Гуареса и заберу припасы. — Он притронулся к полям шляпы, проходя мимо Элены. — Добрый день, сеньорита.

Она едва кивнула ему.

— Ана, у тебя есть минутка?

— Пойдем со мной. — Ана закрыла глаза и глубоко вдохнула. — Чувствуешь, какой необыкновенный запах?

— Лаванда?

— Да, но особый сорт. Пчелы очень любят его. На Пуэрто-Рико такие цветы не встречаются в природе.

— Но здесь-то они растут?

— Некоторые из этих растений больше нигде на острове не найдешь. Северо привез мне чрезвычайно редкие семена. — Ана прошла вглубь сада. — Все растения здесь посадила я, и каждое из них приносит пользу. Это — алоэ, лечит ожоги и царапины. — Она оторвала от кустика колючий лист. — Понюхай. Вкусно, да? Розмарин — употребляется в качестве пряности, однако я делаю из него растирание для снятия боли.

— Значит, все эти растения лекарственные?

— Да, лекарственные, однако они лечат болезни не только тела, но и духа.

— Ана, все это похоже на колдовство! — Элена перекрестилась.

— Я тоже так думала, но вскоре поняла, что Флора, Дамита и другие невольники способны многому меня научить. Ты удивилась бы тому, сколько знают наши люди.

Элена подняла брови. Наши люди?

— Посмотри на розмарин, — продолжала Ана. — Его листочки похожи на пальцы, которые тянутся к небу.

— Похоже, — согласилась Элена.

— Его аромат поднимает настроение, укрепляет тело и дух. Он делает человека счастливым и прогоняет черные мысли.

— Довольно много для одного растения, — заметила Элена.

— Согласна, но все лекарственные средства, о которых я узнала от наших людей, оказались весьма эффективными. Все окрестные рабы и кампесинос приходят ко мне с просьбами, но они не имеют отношения к болезням, недомоганиям или травмам. Кому-то понадобилось, например, приворотное зелье…

— Ана, мы католики, Церковь запрещает…

— Господь даровал нам природные богатства, дабы мы смогли преодолеть тяготы жизни. — Она поднесла цветок к носу Элены. — Если я верю в то, что ванна с лепестками розы и герани способна заставить мужчину полюбить меня, это не значит, что я недооцениваю силу молитвы. Но ведь после такой ванны я буду источать хороший запах, который окружающие заметят, я и в самом деле стану привлекательнее.

— Это совсем другое дело, но верить, будто розмарин делает человека счастливым…

— Почему другое? Запах — чувственное впечатление, которое пробуждает другие чувства.